прибавить газу и восстановить тем самым сцепление колес с дорогой, он вывернул руль против заноса. Автомобиль, который уже и без того несло по дороге, как дождевую каплю по оконному стеклу, попросту дернуло еще сильнее и швырнуло носом прямо на металлический отбойник. Герт отчетливо слышала протестующий скрежет металла.
Через несколько секунд место аварии скрылось за очередным пригорком, и тут же дорогу заволокло легким туманом.
Теперь Герт предстояло вернуться домой и как можно скорее приготовиться к отъезду. Но в данный момент они с Манфредом были в безопасности.
О чем она думала перед тем, как началась эта заваруха? Кажется, позавидовала тому, что у Лэнга не жизнь, а сплошные развлечения… А ведь он много раз говорил: поосторожнее с желаниями, они могут сбыться.
Поднявшись по лестнице на этаж, где располагалась отведенная им комната, Лэнг увидел, что широкий коридор полон священников. Они возбужденно переговаривались на разных языках, из которых Рейлли с ходу узнал самое меньшее четыре. И, насколько он мог судить, эпицентр волнения находился в той части коридора, где поселили их с Фрэнсисом. Испуганно подумав, что с его другом что-то могло случиться, Лэнг, будто бульдозер, врезался в толпу. Агрессивным напором он заметно превосходил собравшихся здесь святых отцов.
Пробившись в первые ряды, он снова поскользнулся и чуть не упал. Снова лужа! Трубы в Ватикане никуда не годились.
Но всеобщий интерес привлекала отнюдь не вода, небольшим ручейком изливавшаяся из-под двери комнаты соседей Лэнга и Фрэнсиса. Привстав на цыпочки, Лэнг увидел, как вода стекает по стене напротив двери. Эта самая струя смыла со стены белую штукатурку, явив свету спрятанную под ней фреску.
Могучий бородатый мужчина в библейских одеждах воздел руку со здоровенным камнем, собираясь швырнуть его. Его лицо было перекошено от ярости. Самой что ни на есть чистой, ничем не замутненной ярости. В другой руке он держал большой ключ. А вокруг него виднелись другие люди, тоже швырявшие большие и малые камни и прочую всячину.
А их мишенью был другой мужчина, в одиночестве прижимавшийся к стене дворца или замка. Одну руку он поднял, пытаясь прикрыть голову, а вторая — по всей вероятности, напрочь перебитая — висела, неестественно изогнутая. Однако его залитое кровью лицо сохраняло выражение безмятежности, совершенно не сочетавшееся со всей ситуацией. Рядом с ним валялись не только камни, но и, похоже, содержимое помойного ведра — черепки керамической посуды, палки и даже ракушки.
Лэнг совсем было собрался обратиться с вопросом к тем, кто стоял рядом с ним, как вдруг в просторном коридоре наступила мертвая тишина, как будто чья-то рука дернула невидимый выключатель. Все головы повернулись в одну сторону. В конце коридора стоял человек в алом кардинальском облачении. Священники расступились, словно морские воды, и он направился туда, где стоял Лэнг.
— Кардинал Бенетти, — прошептал Фрэнсис. — Личный секретарь Его святейшества.
Лэнг не заметил появления друга:
— Что?..
Фрэнсис поспешно приложил палец к губам — как раз вовремя, потому что кардинал заговорил.
— За эти стены не должно просочиться ни звука, — произнес он по-английски, а затем повторил эту фразу на французском, итальянском, немецком, испанском языках и закончил на латыни. — Я говорил с пресвятым отцом, — добавил он и, закрыв дверь, удалился туда же, откуда пришел.
— Что все это значит? — спросил Лэнг.
— Насколько я понял, нас всех недвусмысленно попросили не распространяться о находке, — ответил Фрэнсис.
— Знаете, вам совсем не к лицу прикидываться дурачком. Вы же понимаете, о чем я.
Фрэнсис кивнул на дверь их комнаты. Священники тем временем начали расходиться, как болельщики по окончании матча.
В комнате Лэнг и Фрэнсис уселись на своих кроватях.
— Ну и?… — произнес Лэнг.
Фрэнсис тяжело вздохнул и медленно покачал головой:
— Я и сам точно не знаю. В лучшем случае выпад против церковных догм, а в худшем — ересь.
Ни одно ни другое не волновало Лэнга ни в малейшей степени. Инквизиция, индульгенции, требование под страхом смерти признать, что земля является центром Вселенной — все это когда-то возникло и давным-давно ушло в небытие, оставив лишь более или менее заметное пятно от давно забытого экклезиастического помидора, размазавшегося по облачению церкви. Но нетрудно было понять, что Фрэнсис отнесся к происшествию как нельзя более серьезно. И начинать сейчас один из их извечных шутливых религиозных диспутов было бы по меньшей мере неразумно.
— Ладно, — сказал Лэнг, — давайте тогда начнем с этой картины, или фрески, или как еще ее назвать. Что на ней изображено?
Фрэнсис немного помолчал, собираясь с мыслями.
— Помните нашу беседу в самолете о святых и их символах?
— Конечно. Это, между прочим, случилось не далее как минувшей ночью.
— Ну а что вы скажете об этой картине?
— По-моему, это больше всего похоже на первобытный вариант суда Линча.
Фрэнсис медленно кивнул:
— Я боюсь, увы, что именно это там и изображено.
Лэнг наклонился, развязывая туфли:
— И все же я не понимаю.
— Символы, Лэнг. Припомните, какой символ был у Иакова?
— Ракушка, створка морского гребешка. Вроде того, что валяется рядом с беднягой, которого побивают камнями… — Он вскинул голову и несколько секунд смотрел в пространство. — Святой Иаков! Ведь его же как раз и забросали камнями, верно? И все равно — какая тут может быть ересь?
— А вы заметили, что в руке у второго человека, того, что с камнем? — спросил Фрэнсис, уставившись в пол.
— Ключ, большой ключ. И что, он и его собирается бросить?
Фрэнсис с видимым трудом изобразил слабую улыбку:
— Вряд ли. Ключ — это символ святого Петра.
Лэнг так и замер со шнурками в руках.
— Святой Петр привел толпу, чтобы убить Иакова Праведного? Но это же просто чушь! Они оба были христианами.
Фрэнсис медленно кивнул:
— И все же я допускаю, что такое могло быть. Посудите сами: сразу после Распятия служение взяли на себя сподвижники Иисуса. Большинство из них считало христианство всего лишь сектой, разновидностью иудаизма. А это значило, что христианин должен быть евреем, быть обрезанным, соблюдать ограничения в пище и прочие законы. Иаков Праведный возражал против такого толкования и утверждал, что христианином может быть любой, независимо от племени, лишь бы он не ел кровоточащего мяса, принял крещение и воздерживался от блуда.
— Понятно, что он должен был взять верх. Разве что кое-кто не одобрил бы последней части.
Фрэнсис кивнул:
— Именно так. Как первый епископ Иерусалима, Иаков стоял над Петром и отдавал ему приказы. И,
