Счастье: уроки новой науки

счастье. Еще одна причина такого вывода: мы лучше понимаем, что вызывает несчастье, чем то, что вызывает крайнее счастье[258].

Угнетение – один из величайших источников несчастья. Впоследствии принцип наибольшего счастья будет строго осуждать угнетение любой группы людей или отдельного человека[259].

Целесообразность

Но принцип наибольшего счастья иногда критиковали за то, что он ставит целесообразность выше правил – например, разрешает убить невинного человека в назидание другим. Это ошибочная критика. Счастливое общество должно жить по правилам – не наказывать невинных, говорить правду, выполнять обещания и так далее. Люди должны чтить эти принципы, а их нарушение вызывать у них отвращение. Но иногда правила входят в противоречие друг с другом, и тогда приходится решать с точки зрения принципа наибольшего счастья, какое именно действие предпринять.

Таким образом, принцип наибольшего счастья предполагает двухэтапный подход[260]: он помогает нам выбрать сначала «правила», а затем «действие», когда возникает конфликт между правилами. Но правила все равно имеют ключевое значение.

Права

Вот почему так важно, чтобы базовые правила были хорошо определены и глубоко заложены в конституции и законодательстве страны. Любое право человека должно быть обосновано недопущением страданий (или содействием счастью). Чтобы стать правом, оно тогда должно быть закреплено в законе[261]. Все основные права человека, такие как равенство всех перед законом, свобода от незаконного задержания, право на труд и так далее, могут быть обоснованы таким образом.

Конституция и законы, с которыми мы живем, имеют принципиальное значение для нашего счастья. Они должны быть обоснованы принципом наибольшего счастья, но как только они установлены, их нельзя нарушать, даже если в краткосрочной перспективе это нарушение принесет большее счастье. Ибо оно может подорвать долговременную пользу, которую мы извлекаем из этих законов.

Конституции и политические процессы настолько важны, что некоторые мыслители утверждали: главная роль принципа наибольшего счастья в том, чтобы помочь нам придумать наилучшую конституцию. После этого мы должны просто принимать любые политические меры, которые она предписывает[262]. Это было бы большой ошибкой. Важнейшую роль играют публичные дебаты о том, какая политика является наилучшей, и в этих дебатах также следует руководствоваться принципом наибольшего счастья. Анализ всегда труден, но он облегчается по мере накопления знаний. Любые другие действия могут привести только к худшим, менее информированным решениям.

Всеобъемлющий принцип

Итак, мы возвращаемся к центральной идее гуманистической этики, ценящей то, чего хотят люди для себя, для своих детей и своих сограждан. А хотят они счастья. Конечно, невозможно оценить все способы, которыми наши действия сказываются на счастье. Вот почему у нас есть правила, которым мы следуем большую часть времени, не задумываясь о них: говорить правду, выполнять обещания, быть добрыми и так далее. Но мы испытываем острую потребность в едином всеобъемлющем принципе по крайней мере по трем причинам.

Во-первых, может возникать конфликт между правилами. Если эсэсовец спросит нас, где, по-нашему, скрывается еврей, нам, разумеется, нужно придумать убедительную ложь.

Во-вторых, нам нужна возможность пересматривать правила. Практические правила Томаса Джефферсона разрешали рабство. Более отстраненный анализ того, что такое рабство, исключает его. Вместе с тем, по мере того как факты меняются, должны меняться и правила. Но это не моральный релятивизм. Неизменной целью должно оставаться наибольшее счастье независимо от обстоятельств. Другие моральные философии в большей степени подвержены изменениям со временем.

В-третьих, существует множество случаев морального выбора, когда сложно руководствоваться правилами. Есть общественный выбор, касающийся того, как нужно обращаться с преступниками или как решать проблемы уличного движения. Простая апелляция к принципам свободы или доброты здесь не поможет. Есть также частный выбор, например, того, какую профессию избрать или как тратить собственные деньги. Ответ может быть найден только с учетом всеобъемлющей цели наибольшего счастья человека. В свою очередь, большинство моральных кодексов сильнее в том, что касается запретов, а не поощрения к действию. Они плохо умеют предотвращать грех упущения.

Никто из нас не может принять на себя ответственность за весь род человеческий – у нас недостаточно знаний, и мы не будем испытывать такое же счастье от помощи незнакомцу, какое мы испытываем, помогая собственным детям. Таким образом, благотворительность начинается дома. Но по мере расширения знаний и развития морали она должна охватывать все более широкий круг людей[263].

Тем не менее некоторые люди до сих пор утверждают: вместо того чтобы искать ясную философию, нам нужно просто руководствоваться различным моральным чутьем. Я отвечу на это так. Мы пришли к прогрессу в понимании природы совсем иным путем. Мы испытывали неудовлетворенность нашими частичными, интуитивными концепциями причинности. Мы отчаянно искали объединительную теорию, которая бы охватила все виды разрозненных явлений – падение яблока и вращение луны[264]. Точно так же мы можем достичь морального прогресса, если будем искать всеобъемлющий моральный принцип и разрабатывать его следствия. Наше понимание никогда не будет таким же точным, как законы физики, но другого способа достижения прогресса нет. А я верю в то, что прогресс возможен[265].

Наше западное общество, вероятно, сейчас счастливее, чем когда-либо [266]. Но, как мы видели, есть опасность, что принцип «я в первую очередь» может испортить наш образ жизни сейчас, когда божественная кара больше не дает общей санкции для морали. Если это произойдет, мы станем несчастнее. Так что нам нужна четкая философия. Очевидная цель – наибольшее счастье всех. Если бы все мы по-настоящему к этому стремились, мы бы все стали менее эгоистичными и более счастливыми.

Таким образом, мой аргумент заключается в следующем. Люди хотят быть счастливыми. Но у нас также есть нравственное чувство, заставляющее нас считаться не только с самим собой, но и с другими людьми. Разум подсказывает нам, как это делать, так что мы начинаем в равной мере ценить счастье каждого. Это должно стать правилом для частного поведения и для общественного выбора. Мы не всегда будем делать то, что правильно, но, если каждый будет пытаться, в конечном счете мы станем счастливее. Браво, Бентам! – говорю я[267].

Глава 9 Есть ли ответ у экономической науки?

Экономисты как компьютеры.

Они нуждаются в том, чтобы в них завели факты.

Кеннет Болдинг

Итак, как же должна быть организована социальная жизнь, чтобы сделать нас счастливыми? Может ли помочь экономическая наука? В стандартной экономической теории предпочтение отдается рыночной экономике, потому что она эффективна. Экономическая теория предсказывала крах коммунизма и оказалась права. Более того, когда речь заходит о деятельности правительства, экономика предлагает изощренный инструмент анализа выгод и затрат, указывающий правительству, что ему следует делать, а что нет. Так есть ли ответ у экономики?

И да и нет. Это замечательная рамка. Мы начинаем с индивидов и их нужд. Затем у нас появляется рынок, на котором они взаимодействуют и где удовлетворяются их нужды в большей или меньшей степени. Ошибочна только теория человеческой природы, основанная главным образом на устаревшей версии бихевиоризма.

Бихевиоризм утверждает, что мы никогда не знаем, что чувствуют люди: мы можем только наблюдать за их поведением. В середине прошлого столетия лидером бихевиоризма был Беррес Скиннер из Гарвардского университета, в честь которого был назван ящик, где исследовались условные рефлексы крыс.