зависти, которое не следует принимать в расчет. Это исключительно слабый аргумент. Публичной политике приходится иметь дело с человеческой природой как таковой. В конце концов стремление к статусу имеет повсеместное распространение, и мы все его признаем. Алчность тоже распространенное явление, а либертарианцы его не отвергают. Тогда почему люди должны отвергать стремление к статусу? Оба этих чувства присущи человеческой природе. Мы несовершенны, и публичная политика должна помогать нам извлекать наибольшую пользу из того, какие мы.
Я высказался достаточно резко. Во избежание недоразумений позвольте подчеркнуть, что большинство людей в основном любят свою работу; они работают не только ради денег, но и ради чувства товарищества и удовлетворенности от хорошо сделанной работы. Более того, элемент борьбы в работе обычно связан с тем, чтобы ее сохранить, а не с тем, чтобы больше заработать[309]: борьба за некоторые вещи в жизни неизбежна. Но мы хотя бы можем что-то предпринять в отношении искажающего эффекта борьбы за статус.
Облагать налогами зависимости
Есть также искажающий эффект непредвиденного привыкания. Одна из причин того, почему счастье не увеличилось, несмотря на наш высокий уровень жизни, в том, что мы привыкли к столь высокому уровню жизни. Поначалу дополнительные удобства приносят дополнительное удовольствие. Затем мы к ним адаптируемся, и удовольствие возвращается на прежний уровень. Действительно, удовольствие ассоциируется главным образом с изменением в доходе, а не с его уровнем. В какой-то степени это напоминает классические формы зависимости, такой как алкогольная или наркотическая, когда вы должны постоянно увеличивать дозу, чтобы поддерживать уровень удовольствия неизменным[310]. Насколько отличаются эти источники удовольствия от источников более глубокого удовлетворения, таких как семья или друзья, которые доставляют нам его постоянно?[311]
Если бы мы могли предвидеть привыкание к доходу, наши решения не искажались бы им. Это был бы просто факт жизни, который мы учитываем. Но в реальности те, чей образ жизни улучшился, ожидают от этого больше счастья, чем получают на самом деле[312]. Причина в том, что этот новый стиль жизни становится более или менее необходимым – факт, который они не могли полностью предвидеть[313]. Здесь напрашивается аналогия с курением. Только 25 % молодых людей, начинающих курить, ожидают, что будут курить и через пять лет. В действительности, курить продолжают 70 %. У них сформировалась зависимость.
У нас принято облагать налогами траты на зависимости. Существует высокий акциз на табак, и это правильно. Налоги на курение, как было выяснено, приносят пользу потенциальным курильщикам, сокращая курение, хотя они и платят больше за то, что курят[314]. Мы должны без сожалений облагать налогами и другие нездоровые, аддиктивные траты.
Итак, есть два искажения, которые может скорректировать налогообложение: одно от загрязнения, другое от непредвиденной зависимости. Но насколько высокими должны быть налоги? Надлежащий уровень налогов зависит от многих соображений, включая то, сколько следует тратить на общественные услуги, а сколько на перераспределение. Однако если у вас некое представление об этом вопросе, не включающее в себя аргументы, приведенные в этой главе, но теперь вы согласны с подобными доводами, вам следует пересмотреть исходные взгляды на уровень налогообложения.
Данный пункт может быть изложен более техническим образом. Когда экономисты думают о налогообложении, они, как правило, предполагают, что любые подоходные налоги или расходы являются искажающими. Это означает, что один фунт, полученный в качестве налога, в действительности ударяет больнее, чем простая потеря одного фунта: такое различие называется «чрезмерным налоговым бременем». Оно мешает обосновывать налоги. Тем не менее, если налог является не искажающим, а корректирующим, никакого «чрезмерного бремени» нет. И поэтому обосновать расходы на социальные нужды, а также налоги становится проще[315].
Хотелось бы уточнить, насколько проще, но пока не хватает достоверных данных. Ясно одно: мы не делаем из мухи слона, ведь если дополнительный доход так слабо отразился на приросте счастья в обществе, во всем этом есть нечто крайне расточительное.
Открытия, описанные в главе 4, неслучайны. Там мы говорили о некоторых оценках национального счастья, когда некто зарабатывал и тратил лишний фунт. Тот, кто зарабатывал, получал выигрыш в счастье. Но по причине загрязнения остальная часть общества теряла в счастье одну треть от того, что выигрывал заработавший лишний фунт[316]. к тому же из-за привыкания сам индивид в следующий период терял около 40 % того, что он выиграл в счастье в предыдущий период, и большая часть этих потерь была непредвиденной. Таковы сильные негативные эффекты. Но их окружает столь обширная область неопределенности, что пока еще они не могут служить прочным основанием для разработки политической программы[317].
Мой вывод относительно налогообложения таков. Если раньше вы не учитывали вопросы, поднятые в этой главе, переосмыслите вашу позицию. Налоги, безусловно, выполняют полезную социальную функцию помимо сбора денег для покрытия расходов на социальные нужды: они удерживают нас от еще более лихорадочного образа жизни.
Если кто-то ответит, что среднестатистический гражданин должен больше работать, пожалуйста, попросите его подумать над этим вопросом. Нас, европейцев, особенно раздражает, когда американские экономисты читают нам нотации о нашей короткой рабочей неделе и длительных отпусках. Большинство европейцев вполне устраивает длина их рабочего дня, даже если бы ВНП вырос, работай они дольше. Некоторые могут сравнить свои доходы с доходами американцев, но это пока второстепенная проблема.
Уважение
До сих пор мы рассуждали так, как будто люди работают главным образом ради денег и статуса, но наши мотивации гораздо сложнее. Мы также работаем за тем, чтобы окружающие люди нас уважали.
Уважают, конечно, за статус, но и за многие другие качества тоже. Таким образом, еще один способ борьбы с погоней за статусом – рост уважения к другим вещам[318]. Если мы уважаем только статус, дело плохо. Я был шокирован при посещении министерства образования и профессионального обучения в Лондоне, увидев на входе две огромные растяжки со словами: «Преуспевай». В этом ли состоит цель образования? Вместо этого мы должны воспитывать уважение к тем, кто вносит вклад в благосостояние других. Это увеличит количество доброты и сотрудничества в мире, оставив неизменным количество имеющихся статусов (как и должно быть). Меньше всего нам хотелось бы уделять большее внимание иерархиям, и именно оплата по результатам труда пробуждает в нас столь сильные чувства.
Оплата по результатам
Идея, конечно, заключается в том, что, если мы платим людям по заслугам, мы имеем лучшую из возможных систем поощрения. Конечно, там, где мы можем произвести точное измерение этих заслуг, мы должны платить именно за них – таким людям, как коммивояжеры, валютные дилеры или жокеи на ипподроме[319]. Даже там, где успех зависит от командных усилий, мы должны вознаграждать команду при условии, что ее показатели могут быть однозначно измерены. Если команда не так велика, а вознаграждение оговорено заранее, давление со стороны товарищей заставит каждого человека внести свою лепту. Рассматривая этот вопрос шире, в случае целой фирмы много хорошего можно сказать об участии в прибылях, которое побуждает работников отождествлять себя с целями компании.
Но гуру менеджмента стремятся к более тонкой настройке. Они хотят, чтобы каждому индивиду платили за его конкретный вклад, и не удовлетворены старыми системами, где оплата прилагается к работе – даже если такая система обеспечивает сильные стимулы для приобретения более высокооплачиваемой специальности. Нет, они хотят, чтобы оплата и трудовые показатели индивида приводились в соответствие друг с другом из года в год. Они правы, когда говорят, что перед каждым индивидом должен быть поставлен ряд четких целей и его успехи ежегодно должны становиться предметом обсуждения[320]. Но они хотят большего, а именно чтобы заработная плата человека четко отражала его трудовые показатели из года в год.
