Тонкий отпрянул в сторону и скрылся в толпе.
С помощью трости Эндербай поднялся на ноги и, стуча ею по каменным плитам, стал пробираться сквозь толпу. Посетители гудели, как встревоженный улей.
– Следовало бы выставить отсюда этого хулигана.
– Да, а если он в конце концов прав?
– Не будь идиотом. Эта вещь через некоторое время будет стоить огромных денег.
– Проклятый старый дурень…
Эндербай обернулся к сказавшей последние слова даме.
– Я бы сказал то же самое о вас, – расшаркался он перед ней и продолжал свой путь сквозь толпу.
Следовавшая за ним Сибилла видела в его грубости проявление силы и уверенности, которых так не хватало ей. И она хотела, чтобы ее воспринимали, как его коллегу.
Наконец он остановился перед массивным фосфоресцирующим панно, красные огоньки которого, прыгая, мерцали перед глазами.
– Сила жизни, – благоговейным голосом прочитал кто-то стоящий рядом с Сибиллой название панно.
– Больше напоминает адские силы, разгулявшиеся в преисподней, – задумчиво сказал другой голос.
Этот голос ей показался очень знакомым, и она быстро обернулась.
– Валери! – воскликнула Сибилла сдавленно, стоя в огромной толпе.
Валери, подняв глаза и щурясь от яркого света, откликнулась, как эхо:
– Сибилла! Не верю своим глазам!
Валери пробиралась сквозь толпу, привлекая внимание окружающих. Она стала еще красивее, чем раньше. Роскошные каштановые волосы неукротимым водопадом струились по плечам. Карие глаза горели удивлением. На ней были платье из бургундского шелка и длинная нитка жемчуга.
– Ну не чудеса ли это! Я вспоминала тебя лишь несколько дней назад. Ты прекрасно выглядишь! Что ты делаешь в Нью-Йорке?
– Я теперь здесь живу. А ты?
– И я тоже. Может, встретимся, посидим где-нибудь? Нашего номера нет в телефонном справочнике, давай я тебе его напишу…
– У меня есть телефон твоих родителей.
– Нет, я тебе дам наш с Кентом телефон. Я ведь замужем, а ты?
– Я была замужем.
Не дожидаясь, когда его познакомят, Эндербай протянул руку мимо Сибиллы и представился.
– Извините, – сказала Сибилла, краснея от смущения. – Валери Ашбрук… нет, наверное, это неправильно. Но я не знаю твоей теперешней фамилии. Мы же так давно с тобой не виделись, и я ничего о тебе не слышала.
Пожав руку Эндербаю, Валери представилась:
– Валери Шорхэм. Я уже встречалась с вами на других выставках.
– И несомненно слышали мои выступления? – поинтересовался он, не сводя с нее глаз. В Нью-Йорке он знал много красавиц, и к ним с полным правом можно было отнести Валери Шорхэм. Удивительно, что она неожиданно оказалась знакомой Сибиллы.
– Приходи ко мне в гости, – пригласила Валери Сибиллу. – Обязательно. Я так давно хотела поболтать с тобой. Возьми мою визитную карточку и приходи на этой неделе. Давай завтра, на коктейль.
У Сибиллы перехватило дыхание от злости. «Сука! «Обязательно»! Кого она из себя возомнила?»
– Хорошо, – ответила она каким-то странным, чужим голосом. Взглянув на карточку с выдавленными на ней буквами, Сибилла прочла адрес вслух. – Это рядом с Метрополитэн?
– Да, через дорогу. В пять тридцать.
– Хорошо.
– Прекрасно. Я так рада. Ты даже не представляешь, что это для меня значит. Это просто поразительно. Кто бы мог подумать… хотя ты же всегда хотела приехать в Нью-Йорк. Ты по-прежнему работаешь на телевидении?
Сибилла утвердительно кивнула.
– Мне хочется побольше услышать о твоей работе. Рада была встретить вас тут, – обратилась она к Эндербаю. – Я с нетерпением буду ждать тебя завтра, – сказала она Сибилле и растворилась в толпе.
Казалось, свет потускнел и воздух перестал искриться с уходом Валери. Но Сибилла облегченно вздохнула.
– Тебе она не нравится, – сказал Эндербай.
– Почему же, наоборот. Мы подруги, и всю жизнь были ими, – сказала она, бросив на него невинный взгляд, который, по ее мнению, мог сбить с толку любого, кто заподозрил бы, что она лгала. Это его позабавило.
– Мы уходим, – сказал он, взяв ее за руку и направляясь через зал к двери.
После жаркой галереи Сибилла пошатнулась от сильного встречного холодного ветра, но Эндербай поддержал ее. Через минуту она вновь оказалась среди кожаных цвета красного дерева кресел его лимузина. Из приемника лилась тихая музыка, шофер поджидал их, приготовив на столике из черного дерева с металлической окантовкой закуски и выпивку – херес для Сибиллы и виски для Эндербая.
– Итак, – сказал Эндербай, поднимая стакан, – за искусство. Или за те приятные неожиданности, которые происходят благодаря общению с ним. Как твое впечатление об увиденном?
– Я не знаю, что сказать, – ответила она, все еще погруженная в мысли о Валери. – Я ничего не понимаю в искусстве.
– А тебя никто и не просит понимать. Ты скажи, тебе понравилось?
– Не знаю. Так, пожалуй, кое-что.
– А ей, видно, понравилось. Кушать хочешь
– Нет.
– И я не хочу. Обойдемся без обеда, – он что-то сказал в висящий рядом с ним микрофон, и шофер завернул за ближайший угол. – Все они драные ослы, – убежденно подвел он черту их посещению. – Дураки с закоснелыми мозгами, раболепствующие перед нелепыми фантазиями. Мой отец был торговцем предметами искусства и антиквариата. Мы никогда с ним не ладили. Он распродал все, что у нас имелось в доме, – картины, мебель, скульптуры. Наш дом стал демонстрационным залом для показа образцов товара. У меня не было любимых вещей в доме, потому что я знал, что очень скоро с ними тоже придется расстаться. Этот кретин считал себя слишком умным. Единственное, что меня с ним примиряет, – это то, что он умер молодым, оставив мне свои деньги, на которые я смог самостоятельно купить телевизионную станцию. А как вы подружились с Валери Шорхэм? – вдруг резко переменил он тему разговора.
Она не ответила.
– Сибилла?
Взглянув на него, она произнесла:
– Наши матери были знакомы. Квентин, я тебе не говорила еще о том, что я хочу сниматься.
– Ты продюсер.
– Да, но это не то, о чем я мечтаю.
– Ты чертовски хороший продюсер. Именно поэтому я взял тебя на работу.
– Я буду заниматься режиссерской работой до тех пор, пока мы не получим желаемого рейтинга передачи «Обзор событий в мире». Затем мне бы хотелось стать ведущей передачи бесед за круглым столом… или кем-нибудь в этом роде.
– Ты работаешь всего четыре недели. Только полная дура может заводить разговор о новой работе после четырехнедельного срока. Вот через четыре года я, может, тебя и послушаю.
– Четыре года? Ты шутишь?
– Отнюдь.
Она резко выдохнула, не скрывая своего презрения к нему. Однако сказала довольно спокойно:
– Извини. Я знаю, что слишком рано заводить речь об этом. Мне просто пришло в голову поделиться с тобой своими соображениями. Конечно, с моими планами придется повременить немного… Может быть… я
