Их взгляды пересеклись, и Доминус кивнул.
– Будьте добры. И как можно быстрее. Он очень обеспокоен.
– Он умирает? – резко осведомилась она.
Слабая улыбка тронула тонкие губы.
– Нет, об этом вы можете не беспокоиться. Думаю, он сможет протянуть долго.
Сибилла отвернулась и вошла к себе. Пока горничная готовила ей ванну и помогала снять костюм для верховой езды, она раздумывала о Доминусе.
«Пора ему убираться. Квентин самым прекрасным образом мог обойтись и без него, на кой им сдался этот нетерпимый проповедник с безумными глазами, крашеными волосами и грязью под ногтями – и это в их-то доме. И совершенно неважно, что Квентину с ним хорошо. Валери и дня не потерпела бы его дома, и уж, конечно, не семь недель».
Два часа спустя она вошла к Эндербаю в комнату в ярком полосатом шелковом халате, с распущенными волосами, откинутыми назад и схваченными золотым обручем.
Кровать была приподнята, и, сидя со стаканом в руке, Квентин сердито поглядывал на Доминуса.
– Не давал мне спать, – сообщил он Сибилле. – Заявил, что ты хотела зайти, и мне пришлось бодрствовать.
– Ну, разумеется, спи. Я зайду позже.
– Садитесь, – пригласил Доминус, придвигая ей кресло, с которого поднялся, едва она вошла. – Может быть, хотите чаю? У нас он всегда горячий.
– Нет. И мне надо поговорить с Квентином наедине.
Доминус выстрелил взглядом в Эндербая, но тот не заметил этого, разглядывая халат Сибиллы.
– Миленький. Как павлин… или попугай… или кто там еще… Руди, сделай себе такой же костюмчик. Весь разноцветный. Слишком много черного на одну эту комнату.
Доминус нагнулся и вытер рот Эндербаю.
– Миссис Эндербай хочет, чтобы я удалился, – тихо сказал он.
– Пусть будет так, как она хочет. Это помогает мне чувствовать себя молодым, как и ты. Вы оба работаете на меня. Живите вечно.
– Я подожду в приемной, – нехотя произнес Доминус, уходя, но оставляя приоткрытой дверь.
Сибилла захлопнула ее.
– Я хочу, чтобы он убрался отсюда, – заявила она, вновь усаживаясь в кресло. – Из-за него я нервничаю, а он ведет себя так, будто он здесь хозяин. Мне он не нравится, да он нам и не нужен.
– Мне он нужен.
– Ты прекрасно обойдешься сиделками. Посмотри, какой ты сильный. Я хочу, чтобы он убрался, Квентин.
– Обещай ему религиозную передачу.
– Что?
– Религиозную передачу. У нас нет ни одной. Почему бы и нет? У вас появилась религиозная передача за время моей болезни?
– Нет. Нам не нужно…
– Дьявольщина! А ты подумала, какая будет огромная аудитория, если передача выйдет удачной? А Руди совсем неплох. Да масса людей по всей стране умирает как хочет, чтобы у них в доме появился проповедник. На улице дождь, в церковь идти лень – надо бриться и одеваться, вот и смотри службу из собственной постели, если пожелаешь! Руди очень неплох, он будет захватывать людей, – его глаз закрылся. – Боже, как я устал; Сиб, дай ему время.
– А что мы с этого будем иметь?
– Зрителей…
– Это не много. В религиозную передачу рекламу не сунешь.
– Пожертвования. Другой… в сторону… отчаяние… – слезы полились из-за закрытых век. – Больше ничего не могу. Как же это здорово, соединять слова, как все люди. Теперь не могу больше. Уходи.
Сибилла встала, толкнула свое кресло.
– Поспи немного. И скажи своему дружку, чтобы убирался сегодня же вечером. Если ты убедишь меня запустить религиозную передачу, то я подыщу кого-нибудь более подходящего к стилю нашей программы.
Эндербай разлепил свой здоровый глаз и уставился на нее.
– Пожертвования. Мы возьмем часть оттуда.
Она помолчала.
– И сколько же?
– Руди говорит – пятьдесят на пятьдесят. Вернемся к этому позже.
– Сколько он может принести?
Эндербай пожал одним плечом.
– Робертс, говорят, получает миллионы.
– Но сколько твой-то дружок получал?
– Он никогда не участвовал в телепередачах.
– А сколько он имел в церкви?
– Черт побери, да отстань ты, Сиб! Я хочу дать ему шанс, он мне нравится! Дай ему полчаса в неделю, час, может быть. Что тебя так волнует? Эфир не так легко заполнить, тем более, если мы будем расширяться… Ты ведь все сделаешь, ладно? Больше часов. Сделаешь? Вспомни, я говорил тебе…
– Я рук не покладаю! – внезапно взорвалась Сибилла. – На мне вся работа! Я принимаю все решения!
– Помол… – Эндербай силился выговорить что-то, подбородок его был весь мокрый от слюны. – Кто тут владелец?…
– Ты! – она глубоко вздохнула. Он может протянуть долго, так говорит Руди, но доктора уверяют в обратном. – Прости меня, Квентин. Разумеется, мы собираемся расширяться, как ты и хотел, я ничего не забыла. У нас будет пятнадцать, может быть, шестнадцать часов. Где бы я сейчас была, если бы не твои планы и расчеты? Я просто делаю все, что могу, пока ты не встанешь на ноги, и тогда мы расширимся до еще большего количества часов. Когда ты еще немного окрепнешь, я принесу тебе все, что наработала за это время, только скажи, когда.
– Не теперь, – с трудом произнес Эндербай. – Ты хорошая девочка. Ты ведь дашь Руди его религиозную передачу?
– А что с девушкой? Лили? Она тоже будет участвовать?
– Она уехала. В какой-то пансион, не помню. Ну а Руди? Получит он передачу?
Она на секунду задумалась. Это слишком занимает его. Зато Доминуса работа отвлечет от Квентина, будет поменьше кружить над ним. А она избавится от него после смерти Квентина.
– Сиб! Получит, правда ведь?
– Да, – сказала она.
– В какое время?
– В воскресенье, скорее всего. Могу предложить ему передачу в полдвенадцатого утра или в половине седьмого вечера, сразу после новостей.
Он опять вздохнул.
– Я не знаю, когда лучше? Посоветуйся с ним самим, – он закрыл здоровый глаз и замотал головой по подушке, издавая похожий на смех лай. – Крошка Сиб! Заполучила вероучителя, сама не зная как. Опусти кровать.
Сибилла повернула рукоятку под матрасом. Потом наклонилась и коснулась щекой его лба.
– Вечером я ухожу, и как жаль, что тебя не будет рядом! Мне неуютно без тебя. Увидимся завтра.
– Скажи, чтобы Руди вернулся.
Когда-то он хотел знать, куда она уходит и что она собирается делать, час за часом. Теперь ему был нужен только Доминус.
«Но не может же это длиться вечно, он должен убраться отсюда!» Думая об этом, Сибилла вышла к До-минусу, дожидавшемуся в приемной Эндербая.
