– Это было в газетах, – бесстрастно напомнил Ник.
– Но я просматриваю только новости, касающиеся телевидения. Такое важное дело, Ник… я могла бы все же рассчитывать, что ты сам расскажешь мне об этом.
Нахмурившись, Чед беспокойно переводил взгляд с одного на другого.
– В следующий раз, – понижая голос, пообещал Ник, – ты обо всем узнаешь первой.
Сибилла поджала губы, и Ник тотчас припомнил, как она пеняла ему за то, что он «умник», во времена их брака, да и потом тоже. Он сменил тему, переходя от телевидения к фильмам, которые он смотрел, к книгам, которые прочел, и к разным событиям в Калифорнии. Чед поглощал торт, прислушиваясь успокоенно к мягким голосам родителей, ведущих дружескую беседу.
Они оставались в тех же дружеских отношениях и в следующие два дня, прогуливаясь все вместе по Вашингтону, пока не наступил последний вечер их визита, и после ужина Сибилла попросила разрешения навестить их в номере отеля «Мэдисон», где они остановились. Ей захотелось пожелать спокойной ночи Чеду, когда он уляжется, и попрощаться с ними, потому что утром они уже могли не увидеться: очень рано она улетала в гости к своим друзьям в Вирджинию. Хотя Ник и не мог сдержать раздражения и недовольства, в конце концов он сдался и разрешил ей прийти. Так что Чед смог, лежа в постели, поцеловать свою маму, цепляясь за нее и вдыхая с закрытыми глазами запах ее духов.
– Счастливого Нового года и Рождества! – шептал он.
Ему так хотелось сказать ей, как он любит ее, но каждый раз, как только он собирался произнести эти слова, они отчего-то застревали у него в горле. Похоже, ей не очень нравились его нежности. Кроме того, он думал об отце: Чед не очень-то представлял, как бы тот чувствовал себя, зная, что Чеду все же удалось рассказать маме о своей любви. Так что он ограничился пожеланием счастливого Нового года, и в ту же минуту Сибилла поднялась.
– И тебе счастливого Нового года, Чед. Надеюсь, ты поможешь своему папе решить, чем же ему заняться… – она помедлила, задумчиво глядя на сына. – Было бы хорошо, если бы ты жил в Вашингтоне, тогда бы мы могли видеться, когда захотим.
Чед широко раскрыл глаза. Таких слов он еще никогда от нее не слышал.
– Конечно, хорошо бы, – отозвался он.
– Ну, ладно, мы что-нибудь придумаем. Может быть, твой папа купит здесь телевизионную станцию; ему, кажется, по душе эта мысль, а тебе было бы полезно ходить в школу именно здесь. Но вы, вероятно, не захотите уезжать из Сент-Луиса.
– Ну нет, то есть я-то не хочу, но папа собирается. Он, правда, пообещал, что мы не уедем, пока мне тоже этого не захочется, а я пока говорю «нет», но… я не знаю… быть может…
Склонившись, Сибилла коснулась губами его лба.
– Мы должны все хорошенько обдумать, правда ведь? А сейчас спи, а мы с твоим папой как раз и потолкуем об этом.
Чед скользнул под одеяло, мысли путались у него в голове.
– Если вы что-нибудь решите, обязательно разбудите меня.
Но Сибиллы уже не было в комнате, она шла в гостиную, соединявшую спальни Ника и Чеда.
– Как он вырос, – сказала она, погружаясь в кресло. – Ты позволишь мне выпить, Ник? Мне бы хотелось немного поговорить с тобой – Бог знает, когда нам придется увидеться вновь.
– Да когда захочешь, – отозвался он. – Чего уж проще – садишься на самолет в Вашингтоне и приземляешься в Сент-Луисе. Коньяку?
– Да. Ну что, ты разгрузился немного, уйдя из «Омеги»?
– Это не было тяжестью. Просто пришло время осмотреться и подумать о чем-то другом, – налив ей коньяку, он уселся в соседнее кресло. – Ну, а ты как? Продала свою телесеть?
– Нет. Я-то сказала бы тебе, если бы сделала это, – она подождала, чтобы он осознал сказанное. – Знаешь, так странно. У меня появились новые программы, рейтинги мои растут, и даже несколько репортеров писали обо мне. Сколько интереса ко мне проявляют: телефоны не умолкают, бухгалтеры приходят, чтобы сунуть нос в дела. Но никто не приходит с деньгами. Ну, словно напуганные малые детишки, настоящих мужчин больше нет! Мой адвокат говорит, что они не хотят рисковать, но это же полная чушь – стоит только посмотреть на Си-Эн-Эн, какие возможности! Разумеется, занятие телевидением – дело рискованное, им просто так нельзя заниматься, если не собираешься вкладывать все свои силы и способности, да и кучу денег в придачу! И даже тогда нет никаких гарантий. Это бизнес не для слабаков, не для тех мужчин, которые не уверены в себе, – она отпила глоток и вздохнула. – Ну, все же я надеюсь, что кого-нибудь да найду. Беда в том, что не так много мужиков, уверенных в себе, да еще и при деньгах, так что я беспокоюсь, смогу ли я продать…
Ник улыбнулся.
– Хорошо говоришь. Похоже, ты уже присмотрела того, кому всучить ее.
– Черт побери, Ник, оставь эти игры. Сам знаешь, что я хочу, чтобы ты купил телесеть. Ну а почему бы и нет? Ты же хотел какое-то новое дело, и тебя никогда не волновало, трудно это или нет, так почему же пет? – она помолчала, глядя на темную ароматную жидкость в своем бокале. – Чед сказал, что он «за».
– И что это значит?
– Он сказал, что он за то, чтобы жить здесь, чтобы мы могли видеться, когда захотим.
– Это Чед так говорит?
– Он сказал это только что, когда я желала ему спокойной ночи.
– Какого черта ты ему там наплела?
– Ничего особенного. Когда он сказал так, я почувствовала себя виноватой – он так расстроен предстоящим отъездом, – и тогда я сказала ему, что ты, возможно, купишь телесеть в Вашингтоне или организуешь свою. Я не говорила ничего такого, чего бы ты сам уже не сказал! У него лицо прямо засияло – знаешь, как он обрадовался!
– Тебе не следовало в это лезть, – нахмурился Ник.
– Но почему же? Ведь это мой сын! Почему это мне не следует жить рядом с ним, если нам этого так обоим хочется!
– Значит, вот чего тебе хочется!
– Я всегда хотела этого. Слишком много всего другого мне приходилось решать и делать, так что я не могла жить вместе с ним, а делала то, что я считала нужным… Я всегда думала о других прежде, чем о себе. Ник… – она поднялась и пересела на ручку его кресла, – нам столько нужно сделать вместе. Знаешь, я все время думаю о тебе. Какой же я была идиоткой, если так легко согласилась расстаться с тобой, и какой же я была дурой, когда вышла за Квентина, хотя все время любила одного тебя, ты был единственным, и все это время я не переставала хотеть тебя и нуждаться в тебе…
Ник встал и прошелся по комнате.
– Я думал, что с прошлым покончено, – произнес он ровным от напряжения голосом. – Между нами ничего нет, Сибилла, уже долгие годы, и ты это знаешь не хуже меня. Ни ты меня не любишь, ни я тебя. Нас даже друзьями не назовешь, у нас с тобой нет ничего общего, и, поскольку мы не выносим друг друга, у нас нет ни малейшего шанса снова соединиться, – он увидел то, чего ожидал, – гневное выражение перекосило ее лицо. – Ради всего святого, прошу тебя, не веди ты себя так, будто я тебя оскорбляю, ведь я только констатирую то, что мы оба прекрасно знаем. Теперь мы можем поговорить кое о чем другом. Ты сделала две ставки сегодня вечером; одну – ты проиграла, но если хочешь, о второй мы могли бы поговорить.
Медленно впитывая каждое слово, Сибилла выпрямлялась.
– Ты говоришь о телесети?
– Разумеется. Почему бы нам не выпить еще? Я бы хотел задать несколько вопросов и услышать твои ответы.
Поместье Стерлингов простиралось почти на шестьсот акров среди цветущих пастбищ, разбегающихся по заросшим густой травой холмам. Но сейчас их покрывал снег, он пригибал к земле ветви деревьев; прибитые непогодой, повторяя очертания холмов, уходили к горизонту бесконечные изгороди; сложенные из каменных глыб стены тянулись вдоль шоссе. В середине поместья покрашенной каменной оградой было обнесено примерно шесть акров, на которых и стоял дом Карла Стерлинга. На двух его этажах
