свернуты в рулоны около стен, мягкая мебель, стеганая и обшитая тесьмой, была сдвинута в кучу, чтобы дать место вещам, разлука с которыми была невыносима для Розмари: лампы, фотографии в серебряных рамках и вазы переполняли столы. Но все это смотрелось довольно странно: мебель, выглядевшая элегантной на Парк Авеню, теперь казалась темной и тяжелой, слишком громоздкой для маленьких обыкновенных комнат в бывшем каретном сарае.
В то же время все окружающие предметы были до боли знакомы Валери, и поэтому, несмотря ни на что, этот дом был более похож на ее дом и гораздо удобнее покинутой квартирки. Впервые с момента переезда в Вирджинию она почувствовала, что теперь есть место, где ей хорошо.
Но все было временным. Валери чувствовала себя так, словно закрылась последняя дверь, соединявшая ее с прежней жизнью. Она взглянула на деньги, лежавшие на столе, затем еще раз на гостиную, прочную и добротную мебель, освещенную золотым светом послеобеденного солнца, и тело ее непроизвольно напряглось от возникшего желания убежать прочь. Но бежать было некуда. Некуда, только вперед, куда бы это ни вело.
Валери затолкала мятые деньги в свою дорожную сумку, чтобы завтра по дороге на работу положить их в банк. Затем, раскрыв сумку, вынула часть денег обратно.
– Мы отправляемся обедать в ресторан, – сказала она Розмари. – Отметим наш переезд, наш гениальный талант, позволивший засунуть в эти небольшие комнаты наши пожитки, и начало новой жизни в Фолс Черч.
Она обняла Розмари за плечи.
– Вот где теперь мы живем.
Она понимала, что говорит эти слова не столько для матери сколько для себя.
– Изучим Фолс Черч также основательно, как Нью-Йорк; съездим поразвлечься в Вашингтон; заведем много друзей. Заживем счастливо.
Розмари вздохнула. Валери не стала обращать внимания на это усталое выражение сомнения в справедливости ее слов. Однако вечером, когда она лежала в кровати, оно эхом отозвалось в ее мыслях. Впервые за многие годы, она вновь оказалась в той самой кровати, в которой спала еще ребенком, и глядя перед собой на канапе, она почти видела себя юной девушкой, живущей дома с родителями, когда все вокруг существовало исключительно для нее, когда исполнялось все, чего бы она ни пожелала. Она вспоминала ребят, которые ухаживали за ней в старших классах, тех, кого она игнорировала, и тех, о которых мечтала; вспоминала вечера, которые устраивали она сама или ее друзья, где они впервые узнавали вкус поцелуев, об ощущениях, когда юношеская рука оказывалась под юбкой или под свитером, об эротических ритмах, когда тела танцующих трутся одно о другое в вертикальном положении, потому что им и в голову не приходило, что можно лечь; по крайней мере, тогда.
Валери беспокойно ворочалась в кровати, отяжелевшее тело пылало от разгоравшегося пламени желания. Ей не хватало Карла. Он был опытным любовником, они провели немало приятных мгновений вдвоем. Она закрыла глаза и почти ощутила руки Карла, лежащие на ее грудях, в то время как его язык медленно описывал круги вокруг сосков. Она вздохнула, раздвигая ноги в стороны, словно ощущая, как он склонился над ней; одна его рука на груди, а его губы медленно движутся вниз по ее теплой коже, талия, живот… «Ник» – Валери вздохнула.
Глаза резко раскрылись, ноги сомкнулись. Она смотрела на канапе, силуэтом темневшее перед ней. Чьи же руки ласкали ее в воображении? Нет, не Ника. Это никак не мог быть Ник. Нет. Спустя все эти годы! Скорее всего, язык ошибочно произнес его имя. Она практически не видела его в последнее время. За пять недель – лишь несколько раз, издали. Он часто уезжал из города, а остальное время был чрезвычайно занят, расширяя сферу деятельности Р?Н: заключал соглашения с центрами кабельного телевидения во всех пятидесяти штатах и ряде стран Европы. Об этом ей рассказала София. Р?Н периодически переживала периоды бурной активности. «Это один из них, – объяснила София, – он может длиться недели и даже месяцы». В то же время невысокое положение исследователя, занимаемое Валери в иерархии компании, не давало поводов для частых контактов с президентом Р?Н. Дела шли своим чередом, и вполне могло пройти еще полгода, прежде чем она увидит Ника снова.
Несомненно, она обмолвилась. Скорее всего, в голове роились мысли о работе, и поэтому она произнесла вслух имя Ника, а не Карла.
«Нужно срочно заняться каким-нибудь делом, – подумала она. – Видимо, недостаточно утомилась, переставляя мебель…»
– Совсем как подросток, у которого только просыпаются половые инстинкты, – пробормотала она. – Нужно найти способ разрядиться.
Выскользнув из постели, Валери подошла к столу, стоявшему в углу комнаты, за которым в юности готовила уроки, писала первые любовные письма и стихи. Включив настольную лампу, Валери посмотрела на кучу одежды, которую предстояло развесить по шкафам и разложить по полкам. «На пару часов хватит», – подумала она. И не одеваясь, обнаженная, купаясь в теплом ночном воздухе, принялась за работу.
– Тут без тебя заходил один из тех следователей, – сказала Розмари, когда через несколько дней после переезда Валери возвратилась домой с работы. – Вот уж не думала, что они до сих пор будут расспрашивать тебя. Ведь после аварии прошло уже почти девять месяцев. Я им сказала, что ты будешь дома в пять тридцать.
Валери прошла на кухню поставить чайник. Через мгновение она вернулась.
– Ты так и не помыла посуду после завтрака.
Розмари просматривала журнал.
– У меня не было времени.
– У тебя его полно. Ты дома целый день.
– Мне было некогда! Собралась было ее помыть, но день как раз подошел к концу. Вымою завтра.
– То же самое ты говорила вчера и позавчера.
Розмари недовольно отшвырнула журнал.
– Мне еще нужно привыкнуть к этой мысли! Тебе следовало бы понять это! Валери, в моем возрасте трудно менять привычки. Мне шестьдесят один год, и я ни разу в жизни не мыла посуду; я никогда даже и не думала об этом.
– Ты никогда не говорила и о возрасте, пока не стала прибегать к нему как к оправданию.
Валери почувствовала горечь, прозвучавшую в собственном голосе и, разозлившись на саму себя, удалилась на кухню.
Она ужасно устала. Весь день прошел за компьютером и аппаратом с микрофишами в чтении мелкого шрифта газетных публикаций о серии нераскрытых преступлений, совершенных за последние пять лет; спина и шея гудели, глаза болели, и все ей смертельно надоело. Сначала истории захватывали, но ей пришлось читать их дюжинами во всех крупных журналах и газетах, большинство на разные лады повторяли одну и ту же информацию. После этого она свела воедино наиболее значимые факты и ввела в компьютер, долго печатая двумя пальцами, хотя и пыталась освоить машинопись по самоучителю. Эти данные могли пригодиться Лезу Брадену при подготовке программы «Взрыв». Впрочем, он мог и отказаться от этой информации, и тогда целый день работы можно будет считать потраченным впустую. Она налила чашку чая, ощущая подавленность и недовольство. Взглянув на чайник, налила еще одну для матери. Она вносила чай в комнату, когда в прихожей прозвенел звонок, и Розмари открыла дверь.
– Боб Хейс. Национальная служба безопасности транспорта, – представился следователь, здороваясь с Валери за руку. – Мы подготовили окончательный отчет, и я хотел бы лично вручить его вам, а не направлять по почте.
– Окончательный? – Валери села, переключив мысли с работы на Карла. – Удалось найти что-нибудь новое?
Хейс отрицательно покачал головой.
– Если бы. Мы обобщили имеющиеся данные, – он достал из кейса конверт и протянул ей – здесь все подытожено. Если вы хотите подробно ознакомиться…
– Да, – сказала Валери.
– Причинами катастрофы были вода, оказавшаяся в обоих топливных баках, а также то, что пилот не произвел предусмотренного инструкцией предполетного осмотра самолета. Если бы он его проверил, то вне всякого сомнения обнаружил бы воду, ее нельзя было не заметить. Однако, судя по всему, он не сделал
