обличающий ватиканскую бюрократию в лживости, сам укрываться за — как бы помягче выразиться? — отговорками и уклончивыми ответами?
— Я его купил.
— Купили?
— У Габриэля Фауста? — высказал догадку Рей.
— Да.
— Но он уже продал документ Игнатию Ханнану, — заметила Лора.
— Я довольствовался ксерокопией интересующего меня отрывка.
— Который в действительности является подделкой, — сказал Рей.
— В таком случае почему сбывается то, что в нем предсказано? Только об этом сейчас и говорят.
— Что убедит вас в том, что вы купили подделку?
И снова Трепанье поразился дерзости, с какой его обвиняют.
— А как отнесся к заключению ватиканских экспертов Габриэль Фауст?
— Он не стал его дожидаться.
— Что вы хотите сказать?
— Габриэль Фауст смылся.
Они выжидательно смотрели на Трепанье. Определенно, такими вещами не шутят. Ложь стала бы свидетельством слабости.
— Это ничего не доказывает, — сказал Трепанье своим гостям.
Те смотрели так, как много лет назад смотрели на него либерально настроенные преподаватели семинарии.
— Так или иначе, теперь вам все известно, — сказал Рей Синклер.
— Суп был очень вкусным, — сказала Лора.
— Я готовлю его сам.
После их ухода Трепанье нехотя признался себе, что неожиданное известие его не на шутку встревожило. Он попытался почерпнуть силы в своей первой реакции: разумеется, ватиканские бюрократы будут любыми способами доказывать свою причастность к тому, что столь важный документ на протяжении долгих лет хранился в тайне. Не они ли сами когда-то притворялись, будто обнародовали третью тайну? И вот сейчас подорвались на собственной мине. Однако каким бы убедительным ни было подобное объяснение, оно больше не удовлетворяло Трепанье.
Своим визитом Синклер и Берк давали понять, что отрывок, за который Трепанье выложил огромные деньги, на самом деле сфабриковал Габриэль Фауст. Достав ксерокопию, Трепанье пристально ее изучил. Сравнил со страницами, опубликованными в 2000 году. Ни один эксперт не сможет отрицать, что почерк абсолютно идентичный. С другой стороны, эксперты имели дело не с ксерокопией.
Трепанье беспокоило то, что братство Пия IX не присоединилось к нему, осуждая Ватикан с новой силой, теперь, когда пропавший кусок был обнародован. Неужели Катена не видит, что текущие события подтверждают те обвинения, которые выдвигались им на протяжении многих лет? Если бы обсудить с ним все это. Быть может, братство злится на него, Трепанье, за то, что тот не поделился с ними взрывной информацией, перед тем как предать ее огласке? Трепанье подумал связаться по электронной почте. Подумал позвонить. И в конце концов понял: чтобы полностью прояснить ситуацию, ему нужно самому отправиться в Рим.
Эта мысль ужаснула его. Мрачное наслаждение, с каким Трепанье смотрел по телевизору кадры с неистовыми разъяренными толпами, было возможно только на безопасном расстоянии, отделявшем его от обезумевших демонстрантов. Самому Папе пришлось тайком покинуть Рим. Лететь туда означало отправляться на место боевых действий.
Трепанье долго перебирал все доводы против. Пытался убедить себя в том, что это невозможно, но в конце концов смирился с тем, что лететь необходимо. Пусть ватиканские эксперты попробуют убедить Жана Жака Трепанье в том, что он выложил двести пятьдесят тысяч долларов за ксерокопию фальшивки.
Сделав все необходимые приготовления — как оказалось, с билетом в Рим не возникло никаких проблем, ему даже предложили без доплаты лететь бизнес-классом. — Трепанье позвонил Зельде.
— Габриэль?! — выкрикнула та.
— Это отец Трепанье, Зельда.
Вопрос, который он намеревался задать, хотя ему и казалось маловероятным, что Лора Берк и Рей Синклер солгали, нашел ответ сам собой.
— Он у вас, святой отец?
В данных обстоятельствах предположение, что Габриэль Фауст мог укрыться у него, выглядело странным. Джей вспомнил, как только что назначенный директор «Приюта грешников» предложил ему установить тесное сотрудничество между «Фатимой сейчас!» и новым фондом. Неужели Фауст уже тогда закладывал фундамент будущей сделки? Трепанье прогнал эту мысль. Он сказал Зельде, что ее мужа у него нет.
За свое любопытство ему пришлось заплатить тем, что он долго выслушивал ее сбивчивый, бессвязный, прерываемый всхлипываниями рассказ о пропавшем муже. Знала ли Зельда, в чем его обвиняют? Судя по всему, нет. Трепанье слушал ее, предлагая слова поддержки, и никак не мог представить себе ту сияющую молодую жену, какой она была еще совсем недавно. Наконец ему удалось завершить разговор обещанием отслужить мессу за благополучное возвращение Габриэля Фауста.
После чего он тронулся в путь.
Священник путешествует налегке — то, что на нем надето, а в чемодане еще одна сутана и воротничок, носки, нижнее белье, туалетные принадлежности и требник. Оставив машину на стоянке, Трепанье прошел в здание вокзала, навстречу мучительной процедуре личного досмотра. Единственным светлым пятном, хотя поначалу его это удивило, было относительно маленькое количество пассажиров, которые когда-то выстраивались длинной извивающейся очередью к группе полицейских, превращавших путешествие в наказание. Сегодня же Трепанье дошел до барьера за считаные минуты. Низенькая толстая женщина, заполнившая своими пышными формами мундир, внимательно изучила билет и паспорт. Рим? Казалось, женщина собралась что-то сказать, но затем молча указала на металлоискатель. Как обычно, устройство обратило внимание на чудодейственную медаль. Трепанье пришлось расстегивать воротничок и снимать медаль. Хищное создание подозрительно уставилось на нее.
— Что это такое?
— Чудодейственная медаль.
Недоуменный взгляд. Неужели в Бостоне больше не осталось ни одного католика?
— И зачем она нужна?
Боже милосердный! С уст Трепанье едва не сорвался кощунственный ответ: «Чтобы меня останавливали на пункте досмотра». Но нет. Он объяснил, что это религиозный символ.
Последовало небольшое замешательство, а затем — словно проявление веротерпимости — женщина-полицейский махнула рукой, пропуская Трепанье.
— Я сама протестантка, — крикнула она вдогонку.
Это маленькое происшествие как нельзя лучше характеризовало нынешнее положение дел в мире. Давным-давно в Париже, на рю де Бак, Богородица творила чудо, раздавая медали, и копия такой медали сейчас была у Трепанье. Ниспосланный свыше жест защиты падшему миру. И вот теперь он превратился если и не в символ противоречия, то, по крайней мере, в препятствие на пути движения в этой долине слез.
Кроме Трепанье в бизнес-классе было еще всего два пассажира. Позади уходили ряды кресел эконом-класса, с виднеющимися лишь кое-где головами. А в первом классе кто-нибудь есть? К Трепанье относились с бесконечным вниманием. Быть может, этот тщедушный молодой бортпроводник католик? Скорее всего, нет. Он обращался к Трепанье «сэр». Перед взлетом Трепанье предложили что-нибудь выпить. Удивив самого себя, он попросил виски с содовой. Когда коктейль принесли, Трепанье принял его маленькими глотками, словно лекарство.
