Трэгер усмехнулся. Анатолий профессионал. Колледж будет спать, и никто не сможет наблюдать за обменом из соседних строений.
— Буду на месте.
Во вторник в два часа дня у Трэгера завибрировал сотовый телефон.
— Да?
— Сейчас, — сказал Анатолий.
Связь оборвалась. Анатолий решил встретиться на день раньше назначенного срока. Трэгер был этому только рад. Теперь Родригес точно не направит своих людей.
Если буквально, «сейчас» означало то время, когда поступил звонок Анатолия. Однако Трэгеру нужно было добраться из каса дель Клеро до Североамериканского колледжа — расстояние порядочное и в нормальных условиях, но сейчас, когда город бурлил, общественный транспорт не работал и отовсюду доносился вой пожарных машин, это уже было сравнимо с тем, чтобы пересечь поле боя в разгар сражения. Оставалось только надеяться, что Анатолий примет в расчет все трудности, с которыми придется столкнуться Трэгеру.
Трэгер направился кружным путем, миновав стороной пьяцца Навона, протиснувшись сквозь толпу демонстрантов на площади Витторио-Эмануэле и срезав через кампо дей Фиори до набережной. Североамериканский колледж находился на противоположном берегу Тибра, и мост был забит остовами брошенных машин, подожженных в первый день беспорядков. Трэгер пробрался между ними. На заднем сиденье одной более или менее уцелевшей машины устроилась парочка — любовь среди развалин.
Оказавшись на противоположной стороне, Трэгер достал сотовый телефон и принялся на ходу нажимать кнопки. Надежда отыскать в памяти номер телефона, с которого звонил Анатолий, сбылась. Не замедляя шага, Трэгер ждал, прижимая трубку к уху. Наконец, где-то после десятого гудка, ему ответили.
— Pronto.[122]
— Анатолий?
— А?
Трэгер разорвал связь. Он попал не на сотовый телефон Анатолия. Телефон-автомат? А они еще работают? Благодаря спутникам сотовые телефоны оставались единственным надежным средством связи в этом царстве хаоса.
Похоже, Лев, консьерж, его ждал. Это оказался небритый мужчина неопределенного возраста, упорно не желавший смотреть в глаза. Не сказав ни слова, он впустил Трэгера и указал на лестницу.
— Он там, наверху?
Лев молча пожал плечами.
Трэгер преодолел последний пролет и остановился, пыхтя и отдуваясь. Он постоял, чтобы отдышаться. Да уж, годы берут свое. Но кто неуязвим перед временем? Толкнув дверь, Трэгер вышел на крышу. И тотчас же его взгляд непроизвольно остановился на величественном куполе собора Святого Петра. Он был слева так близко, что, казалось, до него можно достать рукой. Трэгер осмотрел крышу, но Анатолия нигде не нашел. Пройдя к парапету, он сел. Несомненно, Анатолий видел, как Трэгер вошел в здание, и теперь проверяет, один ли тот.
Достав из пачки сигарету, Трэгер закурил. С улиц поднимался низкий звериный рев. Площадь Святого Петра отсюда была не видна, но Трэгер знал, что вот уже несколько дней ее оккупировали разъяренные толпы, выкрикивающие оскорбления. Демонстранты призывали Папу появиться в окне, как он поступал по воскресеньям во время традиционной молитвы Богородице. Как они поведут себя, если узнают, что Папы в Ватикане нет?
Докурив, Трэгер взглянул на часы. Время шло, а он все еще ждал. Неужели что-то случилось? Подняв руку, Трэгер нащупал во внутреннем кармане распечатку отчета. Он перевел взгляд на здания выше по склону холма. Быть может, Анатолий наблюдал за ним откуда-то сверху и только потом направился на встречу?
Через час и еще две сигареты нетерпение достигло предела. И тут завибрировал телефон.
— Да?
— Позже. — Это был Анатолий.
— Позже чего?
Молчание.
— Когда?
Но соединение уже разорвали. Раздраженно убрав сотовый в карман, Трэгер направился к двери. Спускаться оказалось гораздо легче, чем подниматься, но настроение совершенно испортилось. Когда Трэгер оказался на первом этаже, Льва там уже не было. По коридору сновали семинаристы.
Трэгер постарался увидеть обмен глазами Анатолия. Русский должен осознавать значимость находящегося у него документа, должен понимать, как отчаянно этот документ нужен Ватикану. Отобрать бы послание силой, вернуть бы украденную собственность, и к черту обмен. Трэгер скрепя сердце одобрил осторожность Анатолия.
Поскольку Хизер жила совсем близко, Трэгер решил навестить ее.
II
Sub specie aeternitatis[123]
Отец Джон Берк передал Хизер Адамс, что звонила Лора. Она предложила прислать за подругой самолет.
— Святой отец, Винсент с вами связывался?
— Нет.
— Мне бы не хотелось просто улететь, оставив его одного.
Вся трудность заключалась в том, чтобы узнать, долго ли еще в Риме пробудет Трэгер. Разумеется, с возвращением в Штаты у него возникнут проблемы. В конце концов, улетал он из Америки в качестве подозреваемого в убийстве. Однако на самом деле Хизер лишь искала предлог, чтобы подольше остаться в Риме.
В монастыре Хизер придерживалась распорядка жизни сестер: заутренняя в часовне, месса, периоды молчания, а также обычные заботы по хозяйству, стирка, поддержание безукоризненной чистоты. После обеда монахини по несколько часов сидели в общем зале, шили, рисовали, читали, и их веселые голоса разительно контрастировали с длительными паузами. Каким невинным все это выглядело — совершенно не тронутым окружающим миром. Знали ли они о том, что происходило прямо за стенами Ватикана, в Риме, по всему миру? Еще студенткой колледжа Хизер ходила на «Диалоги кармелиток» Бернаноса. Действие пьесы происходило в монастыре в самый кровавый период Великой французской революции, когда было принято решение вытоптать религию. Всех монахинь в конце концов отправили на гильотину, и у Хизер осталось в памяти, как они с пением поднимаются на эшафот, скрываются от зрителей, и голоса постепенно редеют, пока наконец не остается всего один. После чего полная тишина. Страшно подумать, что всем этим радостным святым женщинам угрожает схожая судьба.
Именно эта трагедия заронила семена католицизма в Хизер.
В монастыре цель жизни высвечивалась ослепительным лучом. Немногие земные годы, что отведены нам, лучше посвятить подготовке к вечности. Однако многие проводят жизнь в мелочных хлопотах, в суете, в заботах о мимолетном. Кажется, люди живут для того, чтобы скрыть в тумане смысл существования, забыть о том, что все наши радости и печали уйдут вместе с жизнью. Однажды на уроке философии преподаватель спросил студентов, что они думают о смерти. Самым честным ответом было: мы стараемся о ней не думать. И тогда профессор спросил, считают ли они в свете достижений современной медицины возможным появление лекарства от смерти. Большинство студентов воскликнули «да!». Словно бренность бытия — недуг, подвластный науке. Отодвинуть кончину, естественно, облегчить ее, но полностью искоренить? И Хизер поймала себя на том, что и ей приходила та же мысль. Но жизнерадостные монахини, у которых она сейчас поселилась, жили sub specie aeternitatis. Когда-то давно Хизер, наверное,
