чем эта. Она охватывает целую область вымысла необузданного, причудливого и удивительного, и огромное множество вещей, «которых нет и быть не может, но существование которых предполагают и в которые верят».
Свыше тысячи лет искусство алхимии пленяло многие замечательные умы, и в нее верили миллионы людей. Ее истоки затерялись во мраке веков. Одни ее приверженцы утверждают, что алхимия появилась в глубокой древности, на заре человечества, другие же считают, что она родилась не раньше времен Ноя. Винсент де Бове настаивает на том, что все, кто родился до всемирного потопа, должны были обладать познаниями в области алхимии, ссылаясь при этом на то, что, если бы Ной не знал elixir vitae, он не дожил бы до столь невероятного возраста и не породил бы более пятисот детей. Ленгле дю Френуа в своей «Истории герметической [84] философии» пишет: «Большинство из них ссылалось на то, что Шем[85], или Хем, сын Ноя, был адептом этого искусства, и считало весьма вероятным, что слова химия и алхимия произошли от его имени». Другие полагают, что это искусство произошло от египтян, среди которых его основоположником был Гермес Трисмегист. Моисей, которого считают первоклассным алхимиком, учился ему в Египте, но он не поделился знаниями с другими и не посвятил сынов Израилевых в его таинства. Все авторы алхимических трудов торжествующе ссылаются на историю золотого тельца из 32-й главы Исхода [86], чтобы доказать, что этот великий законодатель в совершенстве владел алхимическими приемами и мог по собственной прихоти создавать или уничтожать золото. Согласно этой истории, Моисей был так разгневан идолопоклонством израильтян, что «взял тельца, которого они сделали, и сжег его в огне, и стер в прах, и рассыпал по воде, и дал ее пить сынам Израилевым». Этого, как утверждают алхимики, он никогда не смог бы сделать, если бы не владел философским камнем; никакими иными средствами он не смог бы заставить золотой порошок держаться на поверхности воды. Но мы должны оставить сей трудный вопрос на рассмотрение знатоков алхимии, если таковые найдутся, и перейти к более современным периодам ее истории. Отец Мартини, иезуит, в своей книге «Historia Sinica» пишет, что китайцы занимались алхимией за две с половиной тысячи лет до рождения Христа, но его ничем не подкрепленное утверждение ничего не стоит. Тем не менее есть сведения о том, что люди, претендовавшие на владение искусством получения золота и серебра из других металлов, жили в Древнем Риме в первых веках христианской эры, и что они, будучи обнаруженными, подлежали наказанию как мошенники и самозванцы. В четвертом веке в Константинополе в превращение металлов верили все, и многие греческие священнослужители писали трактаты на эту тему. Их имена и обозрение их трудов приведены в третьем томе «Истории герметической философии» Ленгле дю Френуа. Они считали, что все металлы состоят из двух субстанций: металлической основы и красного горючего вещества, которое они называли серой. Чистое соединение этих субстанций образует золото, а другие металлы являются смесью золота с различными загрязняющими его ингредиентами. Искомый философский камень должен был растворять или уничтожать все эти ингредиенты, и с его помощью удалось бы превратить железо, свинец, медь и все остальные металлы в первоначальное золото. Многие ученые и способные люди тратили свое время, здоровье и энергию на эти напрасные поиски, нона протяжении нескольких столетий это не оказывало большого влияния на умы. История этого заблуждения имеет своего рода период затишья, закончившийся в восьмом веке, когда оно появилось среди арабов. Начиная с этого времени развитие алхимии прослеживается легче. Тогда же появился один выдающийся мастер алхимии, которого долго считали ее основоположником, и чье имя неразрывно связано с ней.
Гебер (Geber) Об этом философе, посвятившем свою жизнь изучению алхимии, известно немногое. Считается, что он родился в 730 году. Его настоящее имя было Абу Муса Джафар, к которому добавлялось прозвище аль- Софи, или «мудрый». Родился он в Хуране, в Месопотамии[87]. Одни считают его греком, другие испанцем, а третьи принцем с полуострова Индостан, но из всех ошибок в отношении его национальности самой нелепой является сделанная французским переводчиком «Истории медицины» Шпренгера, который по звучанию его имени решил, что он был немцем, и перевел его как «Donateur», или Даритель. Подробности его жизни неизвестны, но утверждают, что он написал более пятисот трудов о философском камне и живой воде. Он был великим энтузиастом своего дела и сравнивал тех, кто относился к его занятиям скептически, с малыми детьми, запертыми в маленькой комнате без окон и каких бы то ни было отверстий, которые, не видя ничего за пределами этой комнаты, отрицают существование самой Земли. Он верил, что философский камень будет, помимо златоделания, лечить все болезни, причем не только человека, но и животных и растений. Гебер также полагал, что все металлы страдают от болезни, за исключением золота, которое отличается идеальным здоровьем. Он утверждал, что тайна философского камня была неоднократно раскрыта в прошлом, но древние мудрецы, которым это удалось, так никогда и не передали устно или письменно свое открытие людям из-за их недостойности и недоверия[88]. Но жизнь Гебера, хотя и потраченная на погоню за несбыточным, все же не прошла даром. Он делал открытия, к которым не стремился; наука обязана ему первым упоминанием сулемы, красной окиси ртути, азотной кислоты и нитрата серебра[89].
На протяжении более чем двухсот лет после смерти Гебера арабские философы целиком отдавались изучению алхимии, соединяя ее с астрологией. Самым знаменитым из них был
Аль — Фараби (Alfarabi) Аль-Фараби жил в начале десятого века и пользовался репутацией одного из самых образованных людей своего времени. Он прожил жизнь, путешествуя из страны в страну, имея таким образом возможность собрать воедино воззрения различных философов на великие тайны природы. Его не пугали опасности и не тяготил тяжелый труд. Многие монархи пытались удержать его при дворе, но он отказывался остаться, мотивируя это тем, что еще не достиг величайшей цели своей жизни — продления ее на века и изготовления золота в любом нужном ему количестве. В конце концов жизнь скитальца оказалась для него роковой. Посетив Мекку, не столько с религиозными, сколько с философскими целями, и возвращаясь домой через Сирию, он остановился при дворе султана Сейфеддулета, известного покровителя наук. Аль-Фараби появился перед этим монархом и его придворными в своем наряде путешественника и без приглашения дерзко сел на диван рядом с принцем. Придворные и мудрецы были возмущены, а султан, не знавший незваного гостя, сперва был также раздражен. Он повернулся к одному из своих сановников и приказал ему выгнать нахального незнакомца из комнаты, но аль-Фараби, не шелохнувшись, позволил себя схватить и, спокойно повернувшись к принцу, сказал, что тот не знает, кто его гость, иначе он обращался бы с ним почтительно, а не прибегал бы к насилию. Султан же вместо того, чтобы еще больше разозлиться, как сделали бы на его месте многие монархи, восхитился хладнокровию незнакомца и, попросив того сесть на диван вступил с ним в долгую беседу о науке и богословии. Все придворные были очарованы незнакомцем. По всем предлагаемым на обсуждение темам он демонстрировал исключительные познания. Он убеждал в своей правоте всех, кто отваживался с ним поспорить, и так проникновенно говорил об алхимии, что его сразу же признали вторым после самого великого Гебера. Один из присутствовавших ученых мужей поинтересовался, знаком ли человек, знающий так много наук, с музыкой. АльФараби ничего не ответил, а просто попросил принести ему лютню. Лютню принесли, и он заиграл столь восхитительную и нежную мелодию, что все придворные растрогались до слез. Затем он сменил тему и заиграл такой веселый мотив, что степенные философы, султан и все придворные затанцевали настолько быстро, насколько позволяли ноги. Далее он вновь охладил их пыл печальной мелодией, заставив их рыдать и вздыхать как убитых горем. Султан, восхищенный способностями аль-Фараби, умолял его остаться, суля ему все, что могут дать богатство, власть и сан, но алхимик решительно отказался, заявив, что ему предначертано судьбой не давать себе отдых до тех пор, пока он не откроет философский камень. В тот же вечер он отправился в путь и был убит ворами в Сирийской пустыне. Его биографы не сообщают больше никаких подробностей его жизни, лишь упоминая о том, что им написано несколько важных трактатов по
