собирался отрезать мне голову ножом, и врата ада были открыты, и… [сам дьявол] был готов принять мою душу, то я бы все равно сделал то, что [я собираюсь сделать сейчас]…“
[Эрнан Писарро] незаконно казнил [Диего де Альмагро], не имея на то никаких полномочий… и за свои жестокие и порочные преступления, среди которых числится и предательство, он заслуживает сурового наказания по гражданской и военной части в отношении его собственной персоны и его имущества — в назидание другим».
Обвинения, часть из которых преувеличенные, а иногда и совершенно вымышленные, имели тем не менее под собой фундамент истины: Эрнан убил Диего де Альмагро, несмотря на то что тот в свое время освободил его. Так, несмотря на то что Эрнан подал свое дело в самую квалифицированную судейскую комиссию в Испании, ему пришлось провести следующие свои двадцать три года в тюрьме в окрестностях Мадрида. К тому времени, когда он вышел оттуда в 1561 г. в возрасте шестидесяти лет, это был уже преждевременно состарившийся человек, частично утративший зрение. Никто из тех, кому доводилось лицезреть этого скрюченного, седого старика, передвигавшегося при помощи трости, не мог бы даже предположить, что это был тот самый высокомерный и хвастливый человек, который некогда исходил более тысячи миль в гористой части Перу, вступал в сражение с туземными армиями, насчитывавшими сотни тысяч человек, и обладал таким статусом, богатством и властью, что однажды воистину поверил в то, что является практически неприкосновенным и недосягаемым для кого бы то ни было, даже для самого короля. Эрнан явно переоценил свои силы и в результате потерял почти все. Второй по старшинству брат из семейства Писарро прожил еще семнадцать лет, ему довелось пережить всех четырех своих братьев, и он умер в 1578 г. в возрасте семидесяти семи лет. Но ему так больше и не пришлось увидеть кого-либо из своих братьев и ступить вновь на землю Перу.
Число сподвижников Альмагро, вернувшихся в Испанию, было достаточным, чтобы склонить мнение короля в свою сторону — против Эрнана; но большинство альмагристов, находившихся в Перу, кое-как зарабатывали себе на существование. Испанцы, лишь недавно прибывшие в Перу, могли оправдать свою нищету словами о том, что они прибыли слишком поздно, чтобы поучаствовать в дележе перуанских богатств; сподвижники же Альмагро не могли утверждать подобного. Большинство из них впустую потратили два года в Чили в экспедиции Альмагро, которая не принесла им ничего, кроме трудностей и нищеты. Позднее, после того как альмагристы успешно захватили Куско и у них появилась реальная надежда на то, что они вскоре станут богатыми энкомендеро, им вскоре пришлось лишиться своих иллюзий в результате поражения в сражении при Лас Салинас. Хуже того, Диего де Альмагро — лидер, ради которого они рисковали своей жизнью в ожидании будущих вознаграждений, был ныне мертв. Оставался только единственный сын Альмагро — Диего де Альмагро-младший, который был рожден от туземной любовницы из Панамы. Хотя младшему Альмагро уже исполнилось девятнадцать лет, он «был таким инфантильным, что ему еще нельзя было доверить управление людьми или [командование] войсками».
Конечно, альмагристы «поставили не на ту лошадь». Не имея возможности занимать высокие должностные функции и не имея других видов службы, несколько сот последователей Альмагро с трудом зарабатывали себе на жизнь. Но самое тяжелое в данной ситуации было осознание ими того факта, что они и дальше будут пребывать в такой нищете. Ведь они боролись против Писарро, а те были известны тем, что ничего не забывают и ничего не прощают. Ведь испанское Перу представляло собой лишь крошечный мир; соответственно, если ты боролся против Писарро, это было равносильно тому, что ты теперь ходишь с каиновой печатью на лбу. «Жители [Лимы], — писал Педро де Сьеса де Леон, — испытывали такое равнодушие, что, даже видя их [альмагристов] умирающими с голоду, они не помогали последним совершенно ничем, они не хотели даже… дать им хоть чуть-чуть еды».
Ожесточение альмагристов в отношении Писарро было таким, что многие из них даже не снимали шляпы при появлении губернатора на улице, что являлось безусловным оскорблением. Писарро же, в свою очередь, вел себя так, словно последователей Альмагро вообще не существовало. «Жалкие черти, — порой говорил он, — им так сильно не повезло: ныне они пребывают в постыдном, нищем состоянии. Лучше всего оставить их в покое». Писарро надеялся, что в скором времени они все перемрут. В одном альмагристы были убеждены: пока Франсиско Писарро будет управлять Перу, они будут пребывать в нищете без проблесков надежды на лучшее будущее.
В июне 1541 г., примерно через три года после смерти Альмагро, группа альмагристов в Лиме приняла судьбоносное решение. По их мнению, единственным способом улучшить свое положение в Перу было отстранение Франсиско Писарро от власти; это, безусловно, означало его убийство. Если бы Писарро был устранен, то и перспективы династии Писарро на длительное правление почти наверняка сошли бы на нет. Король тогда оказался бы вынужден назначить нового губернатора, и тогда, по мнению альмагристов, у них мог появиться шанс улучшить свое положение.
Заговорщики — числом примерно 20 человек — выбрали 26 июня днем покушения: он должен был стать днем освобождения от беззаконной тирании Писарро и от бесконечной нужды и лишений, в которых жили альмагристы. Эрнан Писарро предупреждал Франсиско как раз об этой опасности: «Не позволяйте [даже] небольшому количеству… [последователей Альмагро] собираться вместе», при этом побуждая своего брата быть с ними щедрым, с тем чтобы они не стали в будущем источником проблем. Но Франсиско Писарро все делал как раз наоборот: он позволял альмагристам собираться вместе в любое время и при этом не предпринимал никаких попыток проложить мост, который соединил бы края пропасти, разделяющей два лагеря.
Ввиду того что неудовольствие и ненависть альмагристов было трудно скрыть, слухи о возможном заговоре с целью убийства циркулировали по Лиме уже на протяжении нескольких лет. Но Писарро — это было характерно для него — уделял им мало внимания, передвигаясь по городу совершенно свободно, в полной уверенности в силе своей власти и в своей способности защитить себя. Сьеса де Леон писал:
«Индейцы говорили, что приближается последний день маркиза и что он будет убит участниками чилийского похода… и некоторые индианки повторяли эти слова своим любовникам-испанцам. Также говорили, что… [конкистадор] Гарей Диас слышал эти слова от индианки и соответственно предупредил маркиза. Писарро рассмеялся и сказал, что не следует придавать внимания всем этим индейским сплетням».
26 июня было воскресенье. Писарро обычно выходил из своего дома утром и направлялся, пересекая площадь, в церковь, на мессу. Для альмагристов большую важность имело то обстоятельство, что Писарро в тот момент, по всей вероятности, не был вооружен. Но главное, что заговорщикам было неизвестно, это то, что один из их числа — человек по имени Франсиско де Эренсия — уже раскрыл план заговора за день до этого в ходе исповеди священнику. Церковник, в свою очередь, предупредил Писарро. Хотя Писарро отнес эту историю на счет «индейских сплетен», он тем не менее решил не ходить утром на мессу и попросил священника прийти к нему на дом. Он, однако, решил не отменять свое традиционное полуденное застолье, на которое обычно приглашались гости.
Утро 26 июня задалось холодным и серым, что было типично для этого времени года. Июнь — это начало зимы в Южном полушарии, и Лима в этом месяце окутывается своеобразным туманом с мелким дождем, именуемым гаруа, который может длиться до шести месяцев. В короткие зимние месяцы солнце больше напоминает луну, полупрозрачный серебристый диск, медленно движущийся в холодном сером тумане. Всю ночь заговорщики нетерпеливо ждали наступления дня. Когда раздался звон колокола, призывавшего горожан на службу и причастие, неожиданно в дом заговорщиков явились информаторы из числа альмагристов и сообщили о том, что Писарро не покидал своего дома и не пошел на мессу. Информаторы доложили, что губернатор, по слухам, болен и соответственно, вероятно, пробудет дома весь день.
Заговорщики, вполне естественно, заподозрили, что кто-то раскрыл их план. Теперь следовало принять быстрое решение, поскольку если бы их план стал известен всем, то их, несомненно, арестовали бы, а потом бросили в темницу или казнили. Собравшиеся в доме сына Диего де Альмагро мятежники обратились к лидеру группы, Хуану де Эрраде, который предложил им суровый выбор:
