ворона, человек во дворе, который даже не обернулся и ничего мне не сделал… Они пошлют меня в дурдом.
— Ну а я что могу сказать? — стоя спиной, ответила Александра. — Я и этого не видела.
«Ты лжешь, — твердил ей беспощадный внутренний голос. — Ты украла бесценную подвеску, имеющую как художественную, так и культурно-историческую ценность, и ни одной живой душе не желаешь признаться в этом. Украла, в прямом смысле слова, и надеешься, что она останется у тебя, и Лыгина в твоей жизни больше не будет! А тут эта девочка с глазами русалки и волосами ведьмы, с вороньими перьями и ножом, который она, к счастью, выбросила. Пришла просить помощи и совета. Ты не смеешь на нее посмотреть, потому что тебе стыдно!»
Александра заставила себя обернуться.
— Утро вечера мудренее, Лиза, — с натянутой улыбкой сказала она. — Может быть, ваш отец позвонит утром и расскажет, почему и куда так срочно уехал. Объяснит то, что нам с вами не под силу.
— Вы предлагаете просто ждать? — Лиза поднялась со стула и напряженно выпрямилась.
— Ждать или обратиться в полицию. — Александра говорила преувеличенно спокойно, хотя ее наперебой жалили страх, жалость, угрызения совести. — И наденьте скорее куртку, вы насмерть простудитесь!
Девушка оглядела куртку, лежащую на столе, с недоумением, словно не узнавая. Взяла ее подмышку и медленно, не сводя глаз с хозяйки мансарды, стала отступать к двери. Наткнулась на табуретку, задела пустую жестяную банку… На пороге, уже взявшись за дверную ручку, вопросительно произнесла:
— Вы правда не хотите мне помочь?
— Если бы я могла…
— Вы пожалеете об этом. — Лиза как будто ее не услышала. — Придет день, и вы очень пожалеете. Все самое плохое только начинается!
Она уже захлопнула за собой дверь, по железной лестнице загремели торопливые спускающиеся шаги, а Александра все стояла, не шевелясь, хотя из окна дуло прямо ей в спину. Ее ошеломила мысль, внезапно оттеснившая все прочие.
«Лиза приехала и ждала меня наверху. Но тогда… куда делся мужчина, который тоже искал мою мастерскую?! Сергей Петрович не просто слышал, как некто прошел мимо него в темноте, они столкнулись, разговаривали. Перепутать девушку и мужчину невозможно. И где он?! Может, Лиза с ним пересеклась?!»
Она бросилась к двери, распахнула ее, прислушиваясь, не звучат ли еще внизу шаги Лизы. Но на лестнице было тихо. Здешние богемные обитатели, обыкновенно ложившиеся далеко заполночь, как раз видели самые сладкие сны.
«Пророчество этой рыжей девочки сбывается, — подумала Александра, тщетно вглядываясь в темноту. — Я уже начала жалеть о том, что прогнала ее!»
Глава 5
Серый ледяной рассвет застал женщину за работой. Она слой за слоем снимала корку лака с пейзажа, взятого на реставрацию, бросая в коробку грязные комки ваты, пахнущие растворителем. Действовала бездумно, механически — как ремесленник, выполняющий одну и ту же работу в тысячный раз. Мысли Александры были далеко.
Угрызений совести, одолевавших ее поначалу, художница больше не ощущала, их удалось прогнать путем самоубеждения. Но осталась тревога — сверлящая, уничтожающая сон и покой. «Чем, собственно, я виновата перед Лизой и ее драгоценным папашей? — спрашивала себя Александра. — Да ничем. Подвеску верну. Но отдам только прямо в руки хозяину. И не буду его упрекать, что он напрасно меня вызвал среди ночи. Даже к лучшему, что я не удостоилась свидания с мужчиной, способным свернуть голову вороне! Но один вопрос я все же задам. Покажу молитвенник, предъявлю вырезанный фрагмент и спрошу, какому богу принесены такие жертвы? Не этому ли двуликому Бафомету?»
Александра и представить себе не могла, насколько ее выбьет из колеи рассказ Лизы о повторном визите на дачу. «Девочка слишком впечатлительна. Она многое придумала и сама себя напугала до смерти. Какой-то взгляд — откуда, чей? Мужчина, который вышел (или померещилось, что вышел) из дома, не то ушел, не то спрятался поблизости… Она сама не уверена, что это было реальностью. Может, Лиза в самом деле слегка не в себе? Это навязчивое выдирание волос… То, что она до таких лет позволяет матери себя бить… Какое-то застарелое самоистязание, которого никто из родителей, к сожалению, не остановил. А может, и заметить не соизволили. Слишком заняты собой, не иначе! Об этом я тоже скажу Лыгину. Обязательно скажу. Пусть вспомнит, что у него есть дочь, которой он, думается, очень нужен!»
Когда окончательно рассвело, художница заставила себя оторваться от мольберта, на котором была установлена картина. Пальцы окоченели и перестали сгибаться, голова слегка кружилась. Хотя помещение было очень большим и по нему вовсю гуляли сквозняки, Александра все же нанюхалась паров растворителя. Прибравшись, она умылась ледяной водой, почистила зубы и включила электрический чайник. Кошка пронзительным мяуканьем напомнила, что наступило время завтрака. Женщина угостила ее сырой сосиской.
Народу на улице становилось все больше, уже весь тротуар занимали тесно припаркованные вдоль стен зданий машины. Остановившись у окна с сигаретой, Александра наблюдала за привычной глазу утренней суетой проснувшегося центра. Она знала почти все машины, помнила их хозяев. «Вот на этой черной приехал лысый, который даже летом в жару ходит в костюме-тройке. А на той, красной, — женщина с очень злым лицом, у нее всегда такой вид, будто ей на ногу наступили. Старый седан привез двух детишек в садик за углом. В синей «девятке» хозяина всегда ждет такса. А это что за красота?»
Машину, вдруг обратившую на себя внимание, Александра видела в переулке впервые. «Я бы запомнила ее, — думала женщина, любуясь, как спортивная иномарка перламутрового цвета, отливающего розово-серо-голубыми тонами, медленно проезжает по переулку, отыскивая местечко, где встать. — Машина явно дамская. Бывают же у людей дорогие игрушки… Я бы тоже купила себе такую. Если бы умела водить. И если бы у меня были деньги!»
Машина свернула за угол, но спустя полминуты вернулась и поползла обратно. Внезапно водитель принял отчаянное решение и въехал в подворотню дома напротив, перекрыв ее почти полностью. Снаружи остался торчать только бампер. Александра обратила внимание на включенные «аварийные» огни и усмехнулась, поняв, что таким примитивным способом хозяйка машины рассчитывала уклониться от ответственности за подобную парковку. «Она с ума сошла, через минуту-другую кто-нибудь поедет со двора!» — Александра наблюдала за машиной с возрастающим интересом.
Ее догадка относительно пола владельца иномарки тут же подтвердилась — из подворотни торопливо вышла женщина в кожаном плаще с меховым воротником. Оглядевшись, она направилась к подъезду дома, где располагались мастерские. Александра шире открыла окно и отчетливо расслышала, как завизжала на ржавых пружинах и хлопнула входная дверь.
«К Рустаму, — решила художница, закрывая окно. — Или к Стасу? Вряд ли, он крутит романы исключительно с натурщицами, а эта дама на натурщицу не похожа. У нее такой вид, будто она идет кого-то бить!»
Женщина налила в кружку дымящийся кипяток, утопила в нем пакетик с чаем и, закутавшись в плед, устроилась завтракать на тахте, усевшись на нее с ногами, чтобы согреться. «Может, через часик удастся уснуть. Опять весь режим сбился. Хотя не было у меня никакого режима. И кому он нужен? Кроме кошки, близких никого. А Цици обожает, когда я с ней полуночничаю…»
Кошка, уминавшая лапками местечко на краю тахты, готовясь улечься и завести песенку, вдруг выгнула спину мостиком, надулась и упруго соскочила на пол. Она повернулась к двери и, горбясь, высоко подняла напряженный хвост. Александра перестала жевать бутерброд. Такое поведение Цирцеи свидетельствовало об одном: кто-то миновал нежилой четвертый этаж и взялся за перила железной лестницы, ведущей в мансарду.
