Катя с трудом сдерживала накипающий гнев. Ей хотелось закричать, отхлестать по щекам назойливую подругу, которая требовала откровенности так бесцеремонно, как будто имела на это полное право. Прежде Катя первая предложила бы ей свою исповедь, выложила все в подробностях, обнажила бы все раны – это продолжалось из года в год и давно стало обычным ритуалом. Карина знала о подруге столько, что уже воспринимала ее личную жизнь как часть своей собственной. Катина реакция ее не обидела, а изумила. Откинувшись на спинку стула, она недоуменно смотрела на подругу. Ее миндалевидные карие глаза сузились, густые брови сошлись на переносице. Казалось, она не в силах была поверить, что ее искренний интерес отвергнут столь грубым образом.
– Я сама тебе все расскажу, потом, – Катя почувствовала легкие угрызения совести, и чтобы не скатиться в извиняющийся тон, повернулась к своему ноутбуку. – Да и нечего рассказывать.
– Как хочешь, – сдержанно ответила Карина и слегка отодвинулась вместе со стулом.
Перекур закончился; сценаристы, возглавляемые Светланой, снова разместились за круглым столом, и вплоть до обеденного перерыва подруги не обменялись ни словом. Разгромив серию, написанную Катей, редакторша, не переводя духа, взялась за Карину, а так как та обладала несдержанным характером и часто давала отпор, обстановка в кабинете накалилась – запахло паленым. Женщины обменивались взаимными претензиями, высказывая их все в более язвительной форме. Светлана предположила, что сюжетчица написала свою серию походя, за пару часов, «пока сидела в застрявшем лифте». Подобные экстравагантные обвинения были ее коньком. Карина, давно уже выведенная из себя нападками, ответила, что в этом самом лифте она вместе с начальницей не сидела, на брудершафт с ней не выпивала и вообще хотела бы в рабочее время обсуждать творчество, а не личности.
– Ненавижу бабские коллективы, – неожиданно заявила Светлана, выслушав ее гневное замечание. – У всех амбиции, а таланту – на грош! Вот ты, Полыхало, чего в пятую позицию становишься? Редактируют твой бред, так скажи спасибо! По-хорошему, этому мусору место в помойке.
– Этот мусор предложили вы сами! – взвилась Кристина. Она издевалась над своей работой, называя ее низкопробным сочинительством и литературным конвейером, но посторонних насмешек над своим творчеством не терпела. – Вторую неделю пишем по вашему сюжету!
– То-то, что писать надо уметь! – Черные маленькие глазки начальницы были бесстрастны и холодны, словно в ее жилах текла кровь пресмыкающегося. – Ты, Полыхало, себя Даниэллой Стил не воображай.
– Очень надо! – возмутилась та. – Нашли гения…
– Если бы ты умела писать, как она, – беспощадно заявила Светлана, – ты бы имела в месяц миллион долларов, а не твою жалкую тысячу. А пока сидишь здесь на ставке – будь добра, не демонстрируй свою дурость! Серию читать невозможно.
– Только мою или вы вообще всеми недовольны?!
– Да все вы тут хороши, – отчего-то вдруг подобрев, заметила редакторша. – Ладно, займемся делом.
В любой другой день Катя попробовала бы остановить расходившуюся подругу – дернуть ее за рукав, пнуть под столом, шепнуть: «Не кипятись!» Две южные крови – армянская и украинская – мешали Карине относиться к чему-либо спокойно, а оскорблений она вообще сносить не умела. Однако сегодня Катя ни во что не вмешивалась. Она едва прислушивалась к перепалке, глядя на экран своего ноутбука, но видела не текст, ставший камнем преткновения, а лицо погибшей девушки. Оно вспомнилось ей с удивительной ясностью, словно выхваченное из прошлого лучом прожектора, и в этом сильном свете показалось ей еще красивее. Теперь от него не отвлекала ни современная одежда, ни резковатый, довольно вульгарный выговор девушки – Катя видела только лицо и только теперь понимала, что встречать подобный образец классической красоты ей еще не доводилось никогда. «Разве что в музеях, среди статуй и картин, но там это мрамор, масло, а здесь – живое дыхание, плоть и кровь… Какой ужас, какая жалость, что такая красота погибла! Что же там случилось, за стеной?»
Когда сценаристы спустились в столовую, обиженная Карина сделала попытку сесть за другой столик, но Катя, наконец опомнившись, выхватила у нее поднос и поставила рядом со своим:
– Еще не хватало нам с тобой ссориться!
– Я не ссорюсь, – заметила та, усаживаясь за стол. – Просто ты нынче вся в себе. Не хочется мешать, еще нарвешься на грубость. Мало мне мадам Милошевич!
Такую громкую фамилию носила редакторша, и в первые дни после ее воцарения это было поводом для шуток. Однако Светлана умудрилась нагнать на сценаристов такого страху, что веселье быстро сошло на нет. Она и сама по себе сделалась пугалом, фамилия оказалась лишним довеском.
– Я все думаю об этой девушке… – призналась Катя, удрученно разглядывая тарелки на подносе. Есть ей не хотелось совершенно. – Сама не ожидала, что меня это так заденет. Понимаешь, это все равно, как если бы на моих глазах драгоценную статую разбили или знаменитую картину кислотой облили. И так в этом мире красоты все меньше, и вот сегодня еще частица погибла. Почему, зачем? Я уверена, там какая-то нелепость.
– С ума сойти, – проговорила Карина, с усилием проглотив плохо пережеванный кусок. Стычка с начальницей отнюдь не лишила ее аппетита. – Я думала, ты заговоришь о Сереже, а ты о… И все утро только о ней думаешь?!
– Она просто вышибла его у меня из головы, представляешь? – Катя с изумлением поняла, что говорит правду. Она так мало думала о Сергее, словно их разрыв произошел по меньшей мере год назад. – Наверное, если бы не она, я бы пришла с опухшими глазами. Что скрывать, он меня смешал с грязью. Когда вот так бросают после двух лет, начинаешь себя презирать. Ищешь в себе недостатки, и понятно, находишь сразу кучу…
– Только вот этого не надо! – мигом пресекла ее самобичевание Карина. Она заметно ободрилась – подруга заговорила совсем как в прежние времена. – Никому эти твои самораскопки не нужны, и тебе самой меньше всех! Еще скажи, что он заслуженно тебя бросил! Сколько раз говорить – не смей раскисать, скажи себе, что он – барахло – и забудь!
– Вот именно, сколько раз… – иронично улыбнулась Катя этому наигранно-бодрому совету. – Когда тебя бросают и бросают, барахлом начинаешь считать себя. Да ты не переживай, я справлюсь. Справлялась ведь уже.
– Боже, куда мужики смотрят! – вздохнула подруга, возмущенно сдвигая густые брови, которых почти не касались щипчики. Эта черта придавала ее лицу диковатый вид, что, впрочем, очень ей шло. Карина вообще предпочитала стиль «саваж» – разбросанные по плечам кудрявые черные волосы, леопардовые узоры на одежде, экзотические украшения. Сегодня в ее ушах качались тяжелые золотые серьги, украшенные бирюзой и янтарем. Карина тряхнула головой, и дикарские подвески зазвенели. – Ты ведь хорошенькая, тебя даже твоя ужасная одежда не портит!
– Спасибо, – сдержанно отозвалась Катя, но подруга не заметила ее иронии.
– Знаешь, чем больше я узнаю мужчин, тем меньше хочу замуж! – заявила она, воинственно размахивая вилкой. – Ну, что это за хомо сапиенс, если их надо ловить на какие-то первобытные приманки! Прическа, тряпки, макияж, немножко вкусной готовки и много лести – и за это они простят тебе и плохой характер, и глупые разговоры, и лень, и истерики, и все, что захочешь… И еще скажут друзьям, что им сказочно повезло, а те, козлы, будут завидовать и пытаться тебя закадрить. А выйдешь из образа, перестанешь их морочить, покажешься в старом халате – непременно бросят!
– Ну, не все же такие, – робко возразила Катя, но подруга пришпилила ее к месту беспощадным замечанием:
– Твой опыт говорит, что все! И мой, кстати, тоже, только я их сама бросаю, когда становится невмоготу. Нельзя ведь жить с человеком, которого презираешь! Во всяком случае, я не могу. Даже за большие деньги. Давай пойдем сегодня в ресторан? Отметим твое освобождение!
– Да я и так всю ночь в ресторане просидела, отмечала… – Девушка отодвинула прочь поднос с обедом. – Не могу есть. Хочешь, забирай все себе. Угостишь меня кофе, и квиты!
Карина с удовольствием приняла предложение – аппетит у нее был, как она сама выражалась, варварский. За всю жизнь она ни разу не сидела на диете и тем не менее оставалась обладательницей эффектной фигуры. Пышная грудь, округлые бедра и тонкая талия – мужчины раздевали ее взглядами, подруги, сжав зубы, завидовали, сама же она, пожимая плечами, говорила, что такая фигура мешает ей спокойно жить и работать.
