А вот Архип… Он стар, недогадлив и глуп как пробка, но как раз, когда князь отдал старика в слуги младшему сыну, Глеб неожиданно пошел на поправку.
«Сам старик противоядия бы не выдумал, но он мог исполнять чью-то волю… Ну, если Архип служил кому-то на стороне — запорю насмерть старого дуралея!» — стиснул кулаки Белозерский. Он не спрашивал себя, кто мог затеять у него под носом интригу, спасая жизнь ребенка, кому это выгодно. Князь желал найти виновного и осуществил свое намерение немедленно.
Стоял погожий день, дети играли во дворе под присмотром Архипа и Евлампии. Пользуясь моментом, Белозерский, никем не замеченный, вошел в комнату младшего сына. Ее аскетически скромное убранство не говорило о том, что в ней обитает ребенок. Здесь не было ни игрушек, ни дорогих иллюстрированных книжек, как в комнатах Борисушки, здесь отроду не водилось рыбок или птиц. На стенах, оклеенных серыми дешевыми обоями, не было ни единой картинки. Лишь в темном углу чуть виднелась крохотная грошовая иконка с Богоматерью и младенцем Иисусом. Ее повесил Архип, и Глебушка ничего не сказал на это самоуправство старому слуге. Мальчик никогда не молился, как ни упрашивали его нянька и старик. Верил ли он в Бога? Верил ли вообще во что-нибудь? Он оставался загадкой даже для тех людей, которые находились при нем неотлучно.
Комната была меблирована скудно. Тут стояли небольшой круглый столик, пара тяжеловесных стульев, кровать, тумбочка и огромный старинный ореховый буфет, почерневший от времени. Илья Романович уже не мог припомнить, по какому случаю приобрел и зачем поставил сюда это громоздкое чудовище с бронзовыми канделябрами по бокам, с ручками в виде львиных голов, с барельефами на дверцах, изображающими сцены охоты. Этот предмет, уместный в буфетной, не годился для детской комнаты и резал глаз. С него-то князь и начал обыск. Чутье его не обмануло — он обнаружил на полках несколько книг на латыни, а также разнообразную стеклянную посуду — склянки, банки, колбы, — предназначенную для химических опытов.
— Что за дьявольщина?! — воскликнул он.
Еще более красноречивой оказалась тумбочка, в которой стояли те самые пузырьки с «лекарствами», предназначенными извести Глеба. Одного взгляда на них князю хватило, чтобы сделать вывод: пузырьки наполнены другой жидкостью. Он открыл один из них и осторожно понюхал. Аромат показался ему странным и неприятным, отдаленно напоминавшим запах полыни. Илья Романович поморщился.
Очередь дошла до кровати Глеба, и тут все прояснилось окончательно. Под подушкой был спрятан средневековый фолиант. Раскрыв его, Белозерский прочел по-латыни:
— «Яды и противоядия»…
Книга выпала у него из рук. Он вспомнил, как на днях отец Себастьян хвалил Борисушку за успехи в латыни и между прочим сказал: «Сегодня на мой урок из любопытства заглянул ваш младший сын. Должен признаться, я впервые встречаю столь одаренного мальчика. В свои семь лет он не только бегло читает трудные латинские тексты, но и прекрасно их переводит!» Он пропустил мимо ушей слова иезуита, потому что не желал слышать о Глебе ничего лестного. В голове у Ильи Романовича никак не укладывалось, что мальчишка оказался настолько смышленым и проворным, придумав противоядие для своего «лекарства». Получается, он же, никто иной, спас от неминуемой гибели Обольянинова! Никто из посторонних в деле не замешан, и это невыразимо бесило князя. Мальчишка все сделал сам!
— Он родился мне назло и живет мне назло, мерзавец! — распалял себя князь. К моменту возвращения Глеба с прогулки он был уже взвинчен до предела.
Когда Глеб вбежал в свою комнату и увидел отца, сидящего на кровати, а на полу у его ног сочинение францисканского монаха, он от неожиданности вскрикнул и прижался к Архипу, шедшему следом.
— Стало быть, ставишь опыты, сынок? — елейным голосом начал Илья Романович. Лицо его передергивал нервный тик, побледневшие губы неестественно дрожали. — Где же ты взял все это? — Он указал на буфет с распахнутыми дверцами.
— Мы посуду в книжном флигеле нашли, барин, — ответил вместо мальчика старый слуга. — Ее там, в одном шкапу, ужас сколько! И ничего-то мы не разбили, окромя одной-двух склянок… Там и большие посудины были, да мы их не брали! Мы брали маленькие…
— Что же ты мне про опыты не доложил, старый дуралей! — закричал на старика князь.
— Так ведь то пустяки, детские забавы, — пролепетал Архип. Он чувствовал, что ему не удалось оправдаться, но не понимал, в чем состоит их с Глебом вина.
— Детские забавы! — Князь бросил на него такой свирепый взгляд, что колени у старика задрожали, и тот едва устоял на ногах. В следующий миг князь метнулся к сыну, ухватил его за грудки и со всей силы швырнул на кровать.
— Зачем ты к гостю моему ходил, паршивец?! — прошипел он ему в самое лицо. — Зачем спасал его? Он разбойник, приезжал, чтобы зарезать меня!
— Неправда! — закричал Глеб. — Вам он ничего не сделал, это вы его отравили!
— Как ты смеешь со мной так разговаривать, щенок?! — заорал князь. — Я тебя выпорю до крови, тогда послушаю, как заговоришь!
— Вы уж не до крови, а до смерти забейте, — бесстрашно попросил Глеб.
— Что такое? — растерялся Белозерский.
— А то, что, если я жив останусь, яду вам подсыплю в травник! Неделю вас корчить будет, а потом издохнете, как таракан! Не убьете меня — я вас убью! Так и запомните!
Во взгляде ребенка сверкала такая ненависть, что князь даже отступил на шаг. В голове у него помутилось, глаза налились кровью. Он со звериным рыком навалился на мальчика, схватил его за горло и принялся душить. Реакция Глеба была самой неожиданной. Тот вдруг начал хохотать, придушенным, но громким, истеричным смехом, какого никогда от него не слышали.
— Господи! Да что же это делается! — причитал Архип, не смея приблизиться к барину.
Старик на подламывающихся ногах заковылял в комнаты Бориса за Евлампией, однако карлица уже сама бежала ему навстречу. Ее встревожил необычный смех Глебушки, слышный чуть не во всем доме.
— Скорее, матушка! — закричал старый слуга. — Ведь задушит наш бес мальчонку!
Влетев в комнату Глеба и моментально оценив обстановку, Евлампия схватила стул и со всей силы огрела им князя по затылку. Тот, как срезанный сноп, повалился на пол без чувств. Мальчик продолжал хохотать. Его безумный смех зловещим эхом отдавался под потолком, усугубляя впечатление кошмара. Утешений и вопросов он не слышал. Наконец карлица взяла со стола кувшин с водой и вылила ему на голову. Глебушка на миг затих, а потом заскулил, как пойманный волчонок. Из его глаз брызнули крупные слезы. Нянька обняла малыша, крепко прижав к груди, и покрыла поцелуями.
— Поплачь, поплачь, милый! Довольно тебе молчать и терпеть. Дальше уж некуда! Завтра мы с тобой поутру отправимся в дорогу…
— Куда же мы поедем, Евлампиюшка? — спросил тот сквозь слезы, беспрерывно всхлипывая.
— А куда глаза глядят! — с сердцем ответила карлица. — Лишь бы подальше от этого зверя…
Князь, будто почувствовав, что о нем говорят, зашевелился на полу и замотал головой.
— Ну-ка, отведи Глеба к братцу, — приказала она старому слуге, — да переодень его там в сухое…
Архип, все это время дрожавший как в лихорадке, вдруг утратил свой бессмысленный вид, сгреб мальчика и унес его, словно охапку дров. И вовремя — стоило ему скрыться за дверью, как князь со стоном сел, сжимая ладонями виски.
Евлампия, ничуть не робея, сложила руки на груди:
— Голова, что ли, болит?
— В-ведьма… — пробормотал Илья Романович. — Это ты, что ли, меня саданула?!
— Я! — бесстрашно призналась женщина. — Жаль, не до смерти!
— Что ты говоришь, дура?! — взвизгнул шокированный князь.
— А что слышишь! Десять лет я прожила с тобой под одной крышей, а что с оборотнем хлеб-соль делю, не знала. Ведь ты, князюшка, страшнее волка! Волк свое дитя не загрызет!
— Я своего и не трогаю. А этот — не сын мне, — пробурчал Илья Романович. Он осторожно прикладывал руку к ушибленному затылку, будто проверяя целостность черепа.
— Ослеп ты, что ли, безумный? — всплеснула руками Евлампия. — Ведь Глеб — твое отражение, весь в тебя, лицом и нравом! А художника я подробно обо всем расспросила. Не было у него с Наталичкой
