привязывать к нему руки Мадлен. Стоявший рядом с виконтом молодой человек в карманьоле и фригийском колпаке вдруг закричал: «А ну, укороти аристократку!» Его поддержали еще несколько голосов, посыпались ругательства. Сансон огрызался, продолжая скручивать веревки на тонких запястьях девушки. И никто среди сотни озверевших зевак не нашел для нее доброго или сострадательного слова, а ведь она была еще совсем дитя. Виконт тоже молчал. Когда лезвие гильотины с грохотом опустилось под одобрительные возгласы и аплодисменты, пальцы Мадлен некоторое время трепетали, словно касаясь невидимых клавиш. Несчастный отец почувствовал, что теряет сознание. Его подхватил под локоть тот самый молодой человек в карманьоле и, грубо похлопав по щекам, подозрительно спросил: «Эй, гражданин, ты случайно не из тонконогих?..»
— Дитя мое, на этот раз я спасу тебя! — шепнул он на ухо Елене.
Офицеры с изумлением увидели, как их капитан отбросил в сторону драгоценную индийскую трость, с которой никогда не расставался, словно то была грошовая палка. Он подхватил плачущую девушку на руки и понес ее к трапу корабля. Офицеры последовали за ним. Один из них подобрал трость. Другой предложил старому виконту помощь, но тот даже не посмотрел в его сторону. Де Гранси шел с гордо поднятой головой, словно ему удалось одержать победу, о которой он давно мечтал. Поднявшись на палубу, капитан остановился, чтобы бросить прощальный взгляд на залив и гавань.
Балтийские волны, которых уже касалось садящееся солнце, отсвечивали, как золотая фольга. Флотилия рыбачьих лодок, приближающихся к берегу, напоминала издали утиную стаю, ныряющую на волнах. По бледному желтому небу неслась стая прозрачных облаков, похожих на клочья разорванной вуали. На гаванских улицах становилось все оживленней. В домах зажигались огни, к пристани катили извозчики, собирались зеваки, желающие посмотреть на отплытие английского фрегата. Из низенького здания таможни вышел офицер и, усевшись на ту самую скамью, где капитан нашел плачущую девушку, с наслаждением закурил трубку. Отвернувшись, де Гранси зашагал к своей каюте. Корабль должен был отплыть через час, а ему еще предстояло устроить свою гостью.
Эпилог
В ночь с 6 на 7 октября 1813 года завершилось одно из самых кровопролитных сражений в истории Наполеоновских войн — Битва народов под Лейпцигом. На стороне Наполеона сражались французы, итальянцы, поляки, саксонцы, бельгийцы и голландцы, на стороне армии союзников — русские, прусские, австрийские и шведские войска. Битва длилась трое суток, и поворотным событием в ней стал переход Саксонской армии на сторону союзников. Потери французов были ужасны: около 65 000 убитых, 30 000 пленных, 20 генералов, 200 орудий. «Таких потерь у нас не было со дня Бородина», — докладывал Мюрат Наполеону. Зверь, едва оправившись от русской зимы, был смертельно ранен под Лейпцигом. Дни Великой армии уже были сочтены.
Во время Битвы народов Александр Бенкендорф командовал левым флангом русской кавалерии, а 22 ноября 1813 года отряд под его командованием освободил город Амстердам. Крепость, считавшаяся неприступной, была взята хитростью русского генерала. Солдаты приплыли в город под покровом ночи на рыбачьих лодках, переодевшись в голландских рыбаков, устранили охрану и открыли ворота. Имя Бенкендорфа навсегда вошло в историю Нидерландов как освободителя Амстердама и Бреды.
23 февраля 1814 года состоялось Краонское сражение, в ходе которого 18-тысячный корпус генерал- лейтенанта графа Михаила Воронцова противостоял сорокатысячной французской армии под командованием самого Наполеона, причем это были отборные дивизии Старой гвардии, которую корсиканец пожалел пустить в бой во время Бородинской битвы. Прекрасная позиция, выбранная Воронцовым, грамотная расстановка артиллерии, мужество русских солдат позволили удерживать Краонское плато в течение пяти часов, нанося противнику огромный урон. Однако вместо подкрепления со стороны прусской армии Воронцов получил приказ к отступлению. Выслав раненых и подбитые орудия, граф приказал отступать тихим шагом, как на учении. Он прекрасно понимал, что, если французы увидят отступление русских войск, их атаки сразу сделаются стремительнее и сильнее. И тут неожиданно вперед выдвинулась кавалерийская бригада генерал-майора Бенкендорфа. «Жертвуя малочисленной своей конницей для спасения пехоты, — писал Воронцов в рапорте императору, — бросился он на сильнейшую неприятельскую кавалерию…»
Во всех учебниках истории, включая французские, Краонская битва впоследствии будет признана победой русского оружия, а главное — победой русской полководческой мысли.
За время кампании 1812–1814 годов Бенкендорф был награжден Святым Владимиром 2-й степени, алмазными знаками ордена Святой Анны, прусскими орденами Красного орла 1-й степени и Пур ле Мерит, шведским орденом Меча Большого креста. От короля Нидерландов он получил золотую шпагу с надписью «Амстердам и Бреда», от английского короля — золотую саблю с надписью «За подвиги в 1813 году».
После войны Александр Христофорович женился на вдове своего погибшего друга генерал-майора Бибикова Елизавете Андреевне и удочерил двух его девочек. Он писал записки о высшей полиции, о корпусе жандармов, однако не спешил их предоставить для ознакомления государю императору. Они лежали у него в столе и дожидались своего часа. Бенкендорф очень медленно продвигался по карьерной лестнице, потому что император Александр по-прежнему не выказывал ему особого расположения.
18 марта 1814 года в ходе ожесточенных боев капитулировал Париж. Во взятии французской столицы участвовало 100 000 человек, из них 63 400 человек русских войск под командованием графа Ланжерона и графа Воронцова.
В этот последний день войны был тяжело ранен картечью Евгений Шувалов. Если бы его юный денщик Вильгельм Сапрыкин не вытащил своего барина из-под обломков разрушенного здания, вряд ли бы тот остался жив. Несколько месяцев Евгений пролежал в парижском госпитале. Прасковья Игнатьевна, забыв свои принципы и обиды, примчалась к сыну и самоотверженно ухаживала за ним. После выписки Евгения из госпиталя мать и сын отправились на воды в Карлсбад и только летом 1815 года вернулись в Москву.
Все попытки графини женить сына не увенчались успехом. Он удалился в свое владимирское поместье и пристально занялся сельским хозяйством, а также строительством больницы и школы для крестьян.
В июне 1814 года генерал-губернатор Ростопчин устроил в Москве пышные празднества в честь занятия Парижа. Однако разнообразные увеселительные мероприятия, бесконечные фейерверки, дорогие театральные постановки и прочие сюрпризы не вернули ему любви москвичей.
25 июля в первопрестольную прибыл государь император. «Когда я видел императора и обедал с ним, — сообщал Федор Васильевич в письме Екатерине Петровне, — он говорил со мною только о безразличных вещах; подожду еще неделю и потом испрошу аудиенцию, чтобы попросить полной отставки».
Только 30 августа 1814 года состоялось долгожданное увольнение Ростопчина со службы. Он сразу же переехал с семьей в Петербург, но это его не спасло. Всеобщая ненависть, скопившаяся вокруг его имени, а также явная немилость государя сделали его пребывание в России невыносимым. Граф уехал в Германию, где лечил свой ревматизм на водах, после выписал к себе семейство, и Ростопчины надолго поселились в Париже.
Франция времен Реставрации восторженно принимала неистового галлофоба. Каждое появление Ростопчина в общественном месте сопровождалось бурными овациями и скандированием: «Губернатор! Губернатор!» Он стал популярнее самого Тальма. В отличие от соотечественников парижане по достоинству оценили его вклад в победу над Наполеоном. «Без вас нас не было бы здесь», — всякий раз признавались ему бывшие эмигранты. Однако такая популярность постепенно начала раздражать графа. «Я внушал интерес, какой вызывает слон или морское чудовище», — напишет он впоследствии. Открещиваясь от славы Герострата, Ростопчин выпустил брошюру на французском языке под названием «Правда о московском пожаре», которую в Москве сразу окрестили «Неправдой о московском пожаре». В этой брошюре он обвинял самих французов в поджоге Первопрестольной.
