ножками, замер. Кончил счеты с жизнью. Погиб в считанные секунды.
Я ошеломлен неожиданной развязкой, гибель маленького энтузиаста мне кажется нелепой. Может быть, самка успела его хватить челюстями, придавила? Но, во-первых, я бы заметил подобный акт, и, во- вторых, она, соблюдая определенный, установленный в ее роду такт, ни разу не пыталась проявить свои агрессивные возможности, Ни разу! И у других видов муравьев никогда мне не приходилось видеть, чтобы самка активно защищалась от рабочих своего вида. Да еще вблизи муравейника.
Так что же его погубило? Истощил все силы. Не выдержал страшного напряжения и физической нагрузки? Может быть, к тому же сказалось сильное нервное напряжение?
Подобную мгновенную гибель я видел у этого вида, но в другой ситуации.
Быстрая гибель муравья непонятна и загадочна. Насекомым не присуща мгновенная смерть, обычно она постепенно оставляет их тело. Даже с отрезанным брюшком или головой они могут жить некоторое время. А у муравья? Нет, не столь проста головка муравья с ничтожно маленьким мозгом, если столь ранима от перенапряжения его нервная система!
Странный этот народец тетрамориумы!
Я хорошо знаком с муравьем Тетрамориум цеспитум, наблюдаю его около двадцати лет, бьюсь над одной загадкой его поведения и не могу найти ее расшифровки.
Помню один из весенних дней в пустыне. Вокруг небольшой глинистой площадки полыхали красные маки, в понижениях между холмами их краснее зарево сменяло голубое покрывало похожих на незабудок ляпуль. На синем небе ни облачка, щедро грело солнце, раскаляя землю, кверху струился горячий воздух, отражаясь озерами-миражами.
На краю площадки творилось что-то непонятное. Из многих дверей большого муравьиного дома наверх высыпало все многочисленное население — несколько тысяч крошечных и деятельных тетрамориумов. Что-то произошло в их жизни, наступило какое-то важное событие. Муравьи были непомерно возбуждены, быстро метались из стороны в сторону, но никуда не расползались. Темное пятно их скопления в диаметре около полуметра колыхалось, кипело, буйствовало телами в каком-то странном помешательстве, и не было здесь ни враждующих, ни занятых каким-либо делом.
Час, затраченный на разглядывание этого скопища, ничего мне не дал и я с сожалением расстался с муравьями, отправился по другим делам. А на следующий день утром увидел необыкновенное: на глинистой площадке текла обыденная будничная жизнь, разведчики и охотники бродили в поисках пищи, строители выносили наружу комочки земли, а рядом со входом зловеще чернела большая кучка мертвых собратьев. Их здесь было несколько тысяч, добрая треть или, быть может, даже более жителей всего муравьиного поселения. Трупы лежали друг на друге все в одинаковых позах, свернутые колечком, будто скрюченные в предсмертных судорогах и яркое солнце играло бликами на их блестящих панцирях. Нигде ни на одном погибшем не было видно признаков насильственной смерти, тела всех целы, нежные усики, ноги — все в сохранности. Не было как будто и признаков инфекционной болезни.
Что произошло с муравьями, отчего внезапно погибла значительная часть населения, что побудило муравьев собраться на глинистой площадке? Уж не ради ли того, чтобы проводить в последний путь обреченных на смерть или подвергнуть массовой казни тех, кто не в силах был вынести горячего солнца. Или, быть может, это был своеобразный массовый стресс, направленный на отсев слабых, старых и немощных? Вопросы один за другим возникали вереницею и не было на них ответа. Я не мог себе простить, что прервал наблюдения над муравьями, не воспользовался возможностью разгадать жгучую тайну.
Потом я часто встречал такие кучки погибших муравьев.
Прошло несколько лет. Как-то егерь Бартугайского охотничьего хозяйства М.П.Петренко возле своего кордона срубил большой тополь, Могучее дерево бросало на молодой яблоневый сад слишком большую тень. Во время падения дерева толстая старая кора отлетела от пня, обнажив влажную и чистую древесину.
Под корнями срубленного дерева жил большой муравейник тетрамориумов, Гибель дерева не отразилась на нем, и жизнь текла по обыденному руслу.
В этом году выдалась долгая затяжная весна. С запозданием распускались деревья и цвели травы. Позже обычного прилетели миниатюрные совки-сплюшки, огласив лес Бартугая мелодичными криками. Но сейчас, казалось, пришло жаркое лето, столбик ртути подскочил до тридцати градусов, ожили насекомые, отогрелись, заметались по земле и беспокойные муравьи.
На чистую белую древесину комля срубленного тополя неожиданно высыпали муравьи-тетрамориумы и он, покрытый их многочисленными телами, стал серым. Проходя по тропинке мимо срубленного, дерева я невольно обратил внимание на необычное возбуждение муравьев, крошечные тельца их вздрагивали в необычном ритме странного танца.
Весь день метались муравьи и поздно вечером ствол дерева все еще был покрыт ими, На следующий день еще жарче грело солнце, муравьи все также метались и, казалось, не было конца их беспричинному и непонятному беспокойству.
В двенадцать часов дня, утомив глаза, истощив все запасы терпения, оставив бинокль с надетыми на него лупками и походный стульчик возле поваленного дерева, я побрел в лес. Через четыре часа, возвращаясь обратно, я был поражен произошедшим. На пне поваленного дерева все еще продолжалось безумство крошечных созданий, а чуть пониже, на широком выступе куска коры, чернела большая, в несколько тысяч, куча крошечных бездыханных тел. Сюда, со всех концов широкой светлой площадки древесинной этой арены смерти, текли нескончаемой процессией похоронщики с трупами собратьев.
Стульчик, бинокль и терпение были вновь тот час же взяты на вооружение. Горячее солнце, накалявшее голову, жажда, усталость все было забыто и поглощено интересом к происходящему. Но не так легко было проникнуть в тайны муравьиной жизни.
С муравьями же происходило что-то совершенно непонятное. Вот неожиданно один из тетрамориумов остановился на месте. Возле него тот час же собралась толпа. Наперебой они гладили его усиками, ощупывали со всех сторон, трогали челюстями предмет своего внимания. Усики несчастного поникли, постепенно медленно и плотно сложились вместе ножки, голова пригнулась под грудь, подвернулось кпереди брюшко, стройное продолговатое тельце скрючилось в плотное колечко. Еще не прекратилось подергивание искореженного тельца, как из окружающей толпы один, примерявшись, ухватил погибающего за челюсти. В носильщиках не было недостатка, они толкались, мешали друг другу, каждый желая принять участие в похоронах тянул в свою сторону. Но вот, наконец, все разбрелись в стороны и тот один первый решительно поволок безжизненное тельце на свалку.
В мгновенной гибели муравья, произошедшей всего за каких-нибудь две-три минуты было непонятное и загадочное.
Все дальнейшее оказалось однообразным. Из толпы мечущихся муравьев смерть без устали вырывала избранников и все участники безумной пляски, будто обуреваемые непреодолимой жаждой поисков очередной жертвы, подскакивали друг к другу, отвешивая легкие тумаки челюстями и как бы спрашивая: «Кто следующий!»
Иногда кто-либо, ошибочно заподозрив начало агонии своего собрата, хватал его, но тот вырывался и мчался дальше, показывая всем своим видом бодрость духа и непримиримость к смерти. Иногда же прозорливость не обманывала похоронщиков и схваченный за челюсти поникал, а вокруг него собиралась толпа сочувствующих или любопытствующих.
Наступил вечер. Зашло за горы солнце. Затих ветер и лес погрузился в ночную дремоту. Угомонились скворцы, замолкли соловьи, запели сплюшки, закричали лягушки.
Белый комель поваленного дерева опустел. Муравьи спустились в свое подземелье, оставив снаружи черную горку трупов, свидетельство загадочного события. Пора идти и мне — невольному зрителю одной из многочисленных тайн муравьиной жизни, разгадать которую не в силах.
Какова же причина непомерного помешательства муравьев? Большую плодовитость муравья тетрамориума сдерживает грибковая болезнь. А когда ее нет, муравьи устраивают взаимные истребления, разыгрывающиеся между соседями. Иногда же в дополнение к ним происходит периодическое самоуничтожение, механизм которого загадочен.
Мне кажется, что необычное состояние возбуждения муравьев представляет собою ничто иное, как
