С невозмутимым спокойствием Лазарь продолжал возиться с ключом. Он хорошо знал, что убийство Эмпатов, независимо от того, на чьей они стороне, Ведущий не приветствовал. Причин на то было много, но главная среди них – всегда существовавшая перспектива переманить чужого Эмпата на свою сторону. Благо, примеров имелось достаточно. К тому же, перебежчики на «тёмную сторону» редко возвращались обратно – на памяти Лазаря такого не происходило ни разу. Для Ведущего Игры живой Эмпат всегда предпочтительнее мёртвого, поэтому к регулярным уверениям Леонарда в том, что ему-таки выдали лицензию на отстрел, Лазарь всегда относился скептически.
– Не сомневаюсь, садистская твоя душонка.
Леонард расхохотался.
Лазарь продолжал сражаться с замком. Вдруг ему почудилось какое-то движение у края опушки. Чья- то тень промелькнула в чаще, не издав при этом ни единого звука, словно дух леса или призрак какого-то животного. А может, мираж, вызванный отчаянным желанием увидеть то, чего нет?
Умар подтащил Хеспию к остальным, и замер, ожидая, когда же ему, наконец, выдадут цепь.
– Ты там заснул, что ли? – Леонард усердно ковырял дулом револьвера в макушке Лазаря. – У меня тут полный барабан стимулирующих пилюлек. Быстрее снимай давай!
– Да заклинило что-то …
Движение в лесу повторилось. Теперь миражей стало два, вот только на сей раз это были вовсе не миражи. По едва уловимому движению глаз Яники Лазарь понял, что она тоже их заметила. Склонившись над ухом Марсена (оба сидели на земле плечом к плечу), она что-то шепнула ему с искусностью опытного чревовещателя – её губы почти не шевельнулись.
Бельфегор узрел, наконец, корень проблемы, обошёл Лазаря сбоку и замахнулся рукой, намереваясь увеличить свой счёт в их маленьком личном зачёте.
– Тянешь время, бродяга? Уж не старину ли Матвея мы тут поджидаем?
– Неплохая мысль, – признал Лазарь. – У него на тебя зуб.
– Есть такое дело, – самодовольно подтвердил Бельфегор. – Но это ничего. В нашем с ним зачёте я далеко оторвался…
Договорить Бельфегору не удалось: что-то маленькое и очень твёрдое ударило его по кудрявому затылку. Звук был такой, будто бьёшь под водой камнем о камень. Голова Бельфегора свесилась на грудь, на мгновение он замер в этой позе, словно хотел получше рассмотреть свои ботинки... а потом медленно, как подрубленное дерево, стал крениться вперёд.
– Два – два! – объявил Лазарь, и, дабы не оказаться погребённым под его тушей, перекувыркнулся назад.
Леонард занёс револьвер:
– Куда!
Он стоял лицом к опушке, поэтому второй снаряд настиг его спереди, угодив точно в лоб. Револьвер выстрелил, пуля свистнула выше и улетела в луну. Леонард упал вторым.
Лилит не стала терять время понапрасну. Юлой развернулась к опушке, и, удерживая револьвер обеими руками, успела трижды наугад выстрелить в лесную чащу, прежде чем третий камень сбил её с ног, как кеглю в кегельбане.
Лазарь ждал четвёртого, но его всё не было – Умар по-прежнему оставался на ногах. Он вцепился в Хеспию, как кровососущий клещ, и дико озирался по сторонам.
– Что вы сделали?
Всё произошло так быстро, а он был так занят Хеспией, что просто не успел понять, почему все трое соратников лежат на траве без сознания.
– Ну, всё... хана вам!
– Сначала пушку из штанов вынь, – посоветовал Лазарь.
Он и сам поначалу хотел подобрать одну – благо, на земле их теперь валялось целых три, но в последний момент передумал. И, как выяснилось, не зря.
Вспомнив, что всё ещё при оружии, Умар отцепил от запястья Хеспии одну «клешню» и осторожно потянулся к карману.
Едва пальцы коснулись рукоятки, четвёртый камень не замедлил явиться.
БОК!
Снаряд угодил чуть повыше виска.
Умар дёрнулся, икнул и плавно разжал вторую «клешню».
2
Когда Умар упал, и на берег вернулся покой, из леса вышли четверо мужчин. Все они были одеты в чёрные «марафонские» комбинезоны, свидетельствовавшие о немалом сроке, проведённом внутри их владельцами. Манжеты на рукавах и брючинах были грубо оторваны, той же участи подвергся воротник (как потом узнал Лазарь, именно туда вшивались радиомаячки). Внешний облик самих мужчин был под стать одежде: грязные спутанные бороды, заскорузлые лица, грубые руки чернорабочих. На запястье у каждого болталась ржавая цепь с обручем на конце, переделанная в некое подобие пращи.
Автохтоны.
Однако сами автохтоны предпочитали именоваться «участниками Марафона». И это настораживало. С точки зрения Лазаря, считать себя участниками в их положении было бы так же глупо, как называть Мухаммеда Али действующим боксёром-тяжеловесом. С первых минут общения с автохтонами, Лазарь (как и все остальные, включая Донгана с его наглухо заплывшим правым глазом) понял одну простую вещь: все четверо безумны, как мартовские зайцы. Сумасшествие светилось в их горящих фанатичным блеском глазах (точь-в-точь, как в уцелевшем глазе Сета на «минном поле»), дичинкой звенело в голосах. Но больше всего их выдавало поведение. Как и с любым сумасшедшим, о безумии автохтонов свидетельствовало не отчаянное желание быть участниками Марафона, а искренняя вера в то, что они таковыми являются. Эта полная неспособность усомниться в своих убеждениях и отличала их от нормальных людей. На концах их цепей болтались пращи, которыми они изо дня в день убивали мелкую лесную дичь себе на пропитание, а они без конца болтали об Ангелах, Алтарях, и грандиозных планах на будущее – после победы на «Марафоне».
Спорить с безумцами, да ещё и вооружёнными, никто не хотел, поэтому в ответ на маниакальные россказни автохтонов команды тринадцать и пятнадцать только кивали. В некоторых местах приходилось подыгрывать (особенно когда кто-то из мужчин поворачивал голову, чтобы перекинуться парой фраз с несуществующим Ангелом), но угрызений совести по этому поводу никто не испытывал. Пытаться переубедить безумца – не это ли верх безумия?
Вдохновлённые схожими идеалами, автохтоны довольно лояльно относились к действующим участникам Марафона, и даже время от времени помогали по мере сил, при условии, что их вмешательство останется незримым. В основном вся помощь сводилась к разнообразным ловушкам, расставленным почти по всей полосе, и, в крайне редких случаях, неожиданными атаками из тени.
Вступить в открытую конфронтацию с Бельфегором и Ко автохтоны решились ввиду особого обстоятельства: оружие. Четыре заряженных револьвера (а в карманах Леонарда и Лилит отыскалось четыре коробки с запасными патронами) просто так на земле не валяются. Зыбкой надежде Лазаря разжиться хоть одним из них не суждено было сбыться: автохтоны забрали всё. Но был в этом и плюс. Крайне довольные сорванным кушем, автохтоны предложили измученным, мокрым и продрогшим (а случае с Донганом ещё и избитым) «братцам» и «сестрицам» (почему-то меж собой они пользовались исключительно таким обращением) заночевать у них в лагере.
Как оказалось, четверо бородачей представляли лишь малую часть многочисленного сообщества психов, бегающих по этому заповедному психдиспансеру чёрт знает с каких времён. Автохтоны сбивались в крошечные племена (по семь-десять человек каждое) и постоянно перемещались по полосе от юга до севера – безостановочные поиски Алтаря требовали кочевого образа жизни.
Лежащих без сознания «охотников» решено было оставить, как есть. Донган предлагал пустить каждому по пуле в голову, но автохтоны и Яника почти в один голос сказали «нет!». Автохтоны пожалели боеприпасов, Яника – людей.
