Отводит меня в кабинет, там сидит зам начальника по воспитательной работе, и женщина, редактор газеты “Зона”, прессекретарь ГУФСИН по Свердлоской области.
Здравствуйте, Максим Сергеевич, вы знаете тут журналисты хотят приехать к вам, пообщаться?
- Знаю, мне сказали.
- Ты готов?
- Да, готов.
- Ты смотри глупости не наговори.
- Нет, дело у меня политическое, мне это не к чему. – Опять запел, ситуацию объясняю.
- Нормально, видно что ты понимаешь, не будешь хоть глупостей говорить. Про зону, сам понимаешь, плохого нельзя, потому что у нас зона образцово-показательная.
- Я понял. По режиму вообще разговоров не будет.
- Давай, пиши заявление.
Я пишу, что я такой-то, такой-то, согласен давать интервью телеканалу Россия, по теме касающейся моего уголовного дела и ни о чем больше. Число, подпись.
Отправили меня в карантин. Журналистов пока не наблюдается – они, оказывается, только
заявку подали через ГУФСИН, ее из Москвы переслали и процедуру получения добра начали.
Ближе к распределению.
Вторую неделю карантина сидел уже совсем спокойно. Привык – сидишь, читаешь. От подъема в шесть утра до отбоя в десять. Конечно, скучно – ходить нигде нельзя, разговаривать нельзя. За все это время я разговаривал всего пару раз с козлами, да с милицией. Остальные карантинщики – бегают, моют полы, убирают снег, чистят картошку – кто как работает. Но при этом им можно разговаривать, хотя и втихаря. Они двигаются а у меня полная обездвиженность и изоляция. У меня уже начинают голосовые связки отмирать, когда говорю – воздух поначалу вхолостую выходит. Долго не разговаривал. Так скоро и говорить разучусь.
По вечерам козлы проводили осмотры заключенных – смотрели, что бы не было побоев, синяков. Козлов-то много, а не у всех есть добро зеков бить. Выявляли нарушителей среди своих.
У кого есть, за какие-то косяки – по вечерам загоняли в ПВР, и били по списку. А просто так бить нельзя. Поэтому по вечерам и осматривали. Если есть синяк – “Что, откуда?”, “Я не знаю...”, “Давай, вспоминай! Тебе никто ничего не сделает!” Показывает зек пальцем на козла. Его потом, только втихаря козлы въебывают. Козлы-то не слаженно, не один за всех и все за донного. Разведка, контрразведка. Среди пятнадцати работников карантина! Они просто все друг друга боятся и друг на друга стучат. А вместе они боятся завхоза и СКОшника карантиновского. Все передвижения по карантину происходят бегом вдоль стенки. Все по разрешению, хочешь сходить в туалет – “Разрешите в туалет?” Если разрешают, значит тебя кто-то отводит. Один ты не двигаешься вообще никуда – в туалет ты идешь с козлом, из туалета идешь с козлом, по коридору ты идешь с козлом. Один не находишься вообще нигде и никогда. Это тоже очень давит – знать, что за тобой все время следят. Даже нос нельзя чесать – и человек не будет чесать нос, если сказали держать руки на коленках, и не крутить головой. За тобой сморят со всех сторон. Только пошевелился или криво сел – делают замечание. Сделали 2-3 замечания – вечером ты идешь в ПВР, и там тебе дают пиздюлей.
С 6 до 7 вечера, по правилам внутреннего распорядка, просмотр телепередач. Для этого высаживали всех в ПВР перед телевизором, руки на колени, спина прямая, смотрим вперед. Включают “Папины дочки” или “Счастливы вместе” и час это смотрели. Если говорят “Смотрим на экран!”, то по сторонам глазеть нельзя, нельзя крутить головой, нельзя чесать нос, нельзя отводить глаза от экрана, смотреть на козла тоже нельзя. Можно смотреть только в экран. Сидят люди, как зомби. Один раз я тоже пришел телевизор смотреть, но понял, что без очков, даже щурясь, не вижу. Я, конечно, уже соскучился и по телевизору, и по “Дочкам”, но прошусь пойти дальше книжку читать. “Да, иди”. Отвели меня, посадили.
По будням карантин учил “Правила внутреннего распорядка” – ПВР. Это происходит так: дают листы, один читает, что имеет права осужденный делать, чего не имеет права, что может получать в передаче возможной, что не может, какие у него есть обязанности, какая у него есть ответственность... Один прочитал один пункт, другой прочитал следующий пункт, и так далее – по очереди все читают. Отсюда и до обеда, или от обеда и до ужина, сколько скажут. Я от этого, к великому моему счастью, был избавлен.
Но все-таки пришлось мне пообщаться с контингентом. Подходит время к распределению, и мы должны были заполнить психологические тесты, для того что бы можно было сделать о контингенте какие-то выводы, провести социальную работу с осужденными... Мы должны были ответить на несколько сотен вопросов. “Да, нет, а,б,в, или кружочки и квадратики нарисовать...
Притащили нас в ПВР, раздали бланки, которые надо заполнять – 35 бланков и 2 листа с вопросами. Нужен кто-то один, чтобы быстренько эти вопросы зачитал. “Поднимите руки, кто читает нормально!” Все молчат. “Ты!”. Пробует читать -по слогам, второй читает – по слогам, третий читает – по слогам, четвертый – вообще читать умеет может. Это же здесь опять темнота некультурная собралась... Козел мне говорит
- Ты же читать умеешь!
- Так, немножко...
- Давай, зачитаешь им быстренько. Наловили по теплотрассам...
- Давай,- почему бы не зачитать? Заодно хоть голосовые связки оживлю.
Начинаю читать, все заполняют, какие то вопросы переспрашивают, но все происходит довольно быстро. Заполнили.
Козел говорит:
- Так, теперь надо, что бы вы написали рапорт. Вот образец, рапорт на имя начальника, все пишут один в один, слово в слово то, что здесь написано.
Дает образец на картонке, которому уже несколько лет точно. Видно, что он потертый временем. Там написан: “Я, Ф.И.О., видел, как осужденные Иванов Иван Иванович, и Рабинович Абрам Соломонович,
