заметит.
Рано утром Ольга покинула завод. Сделала это на борту бандюковского бронепоезда.
Его перегонял старый опытный машинист вместе с двумя молодыми кочегарами.
В отсеках у орудий скучала обслуга, навербованная приморским бандитами прямиком с какого-то миноносца.
По отношению к даме, да и к прочим все вели себя крайне пристойно… Не пили сивуху, не играли в карты даже на интерес. Было понятно — среди бандитов имеются люди серьезные.
Когда от города отъехали верст на десять, послышался рев гудка скобелевского завода бронепоездов. Он как раз будил рабочих, извещая их о начале нового трудового дня.
Говорят, в хорошую погоду да при соответствующем ветре гудок можно было расслышать за сорок верст от завода. А у птиц, пролетающих рядом с гудком разрывалось сердце.
Но на расстоянии десяти верст, да еще за шумом бронепоезда гудок слышался словно плач, стон.
Кому-то могло показаться, что завод оплакивает уход своего лучшего механика…
Но Ольга так не считала.
Его высокоблагородие комбат
Трактир назывался 'Под Красной Звездой'.
В нем уже наступил коммунизм, пусть и только для военных. Денег тут не брали принципиально, зато за талоны, в кредит и просто под честное слово всегда предлагали посетителям одно и то же: а именно кислую квашеную капусту, к ней пиво такое разбавленное, что оно более напоминало квас.
Обслуживали в трактире плохо часто хамили. Убирали редко, если убирали вовсе. Вероятно, нынешние власти рассуждали так: наступит момент, когда грязь внутри, превысит ту, что снаружи. И посетители вместо того чтоб мусорить, начнут помещение очищать.
Но Аристархов заходил туда частенько, хотя бы потому, что, работая в училище, получал множество талонов, но обменять их на что-то мог Не во многих местах.
Садился или у окна или у стены, а чаще — где повезет. На халяву народа сбегалось много.
Зайдя в этот раз, Евгений обнаружил, что его любимый стол занят, но сидит за ним его бывший денщик.
Обменялись рукопожатиями. Аристархов присел напротив. Спросил:
— Меня ищешь?
— Да нет, просто зашел. Но видеть рад…
Не спрашивая разрешения, принесли обычный набор: всю ту же капусту с пивом.
— А я ведь, ваше высокоблагородие, теперь в батальоне заместо вас… — сообщил денщик. — Совет меня выбрал. Говорят, что я при вас дольше всех был, ну и многому научился. Только ведь что с меня толку — башка у меня дурья. Только и того с меня толку, что чай вам готовить… Думал отказаться: говорят, мол, под трибунал отдадим…
Аристархов прихлебнул пиво и печально улыбнулся. Дескать, ничем не могу помочь.
— А все-таки, мож дадите мне по старой памяти пару советов? Чему вас там учили?
Улыбка Евгения стала еще печальнее:
— Меня, братец, не для гражданской войны учили. А на гражданской войне обычные законы не срабатывают. Один воевал без резервов, победил, отстоял город — молодец. Второй в абсолютно такой же ситуации проигрался, его зарубили — уже через неделю о таком никто не вспомнит.
— Во-во! Про резервы и всякое такое! Может, книжку какую посоветуете почитать? Я ноне грамотный!
— Да какая там книжка… Нынче резерв — это фактор не надежности, а хаоса. Это ты у себя в тылу держишь шайку, которая вдруг что — ударит тебе в спину. Один хороший агитатор стоит полка.
За соседним столом кто-то хвастался:
— Из этого нагана я убил министра временного правительства. Надо его в музей снесть! Дабы поколения светлых времен смотрели на энто революционное, красное оружие!
Старичок, похожий не то на ходока, не то паломника к Гробу Господнему отвечал:
— А разве в министре было какое зло?
— Ну а как же! — искренне удивлялся убийца. — это же был министр! Кровопийца! Буржуй!
— А чего это был министр?
Убийца пожал плечами: сие было ему неизвестно: вероятно то был владелец какого второразрядного портфеля.
— А может, то министр был образования или там главный над лекарями. Может, он всю жисть о народном благе пекся, как Плевакий?
…Новоиспеченный комбат сделал глоток пива, спросил:
— Так что, о гражданской войне нет книг?
— Боюсь, что есть… — ответил Аристархов.
И отхлебнул из своей кружки. Казалось, что там не пиво, а вода, которой мыли бочки из-под пива.
— И как она называется? — оживился денщик.
— 'Апокалипсис'… — и наклонился над столом так, что его середина оказалась где-то под животом. — Мне тут историйку рассказывали… Была тут атака беляков недалеко. Половина красного батальона разбежалась, дезертировала. И что делают с другой половиной? Отдают ее под суд ревтрибунала! Где логика-то? Их-то за что, они ведь не побежали!!!
И, сообщив тайну, вернулся на свое место.
К ним подошел усталый солдат в серой шинели и папахе с красной ленточкой и винтовкой. На штыке последней сквозняк трепал квитки:
— Предъявите ваши мандаты! — потребовал человек с ружьем. — Кто вы такие?
— Никто. — отвечал Евгений, уже знакомый с местными правилами.
— Как это? — удивился солдат.
— Нас здесь нет. Мы плод твоего воображения.
— А-а-а… — зевнул солдат и побрел далее.
Как ни странно, пиво хмелило… И Аристрахов выражался не то чтоб сдержано:
— Ну вот, положим, сделают большевики танк. Бронелохань то бишь… В него посадят механика- водителя, стрелка, командира и десять комиссаров. Ну и скажи, кто будет сторожить сторожей?
— Каких еще сторожей? — Удивился денщик.
— Комиссаров…
И запоздало Аристархов замолчал и прикусил язык. Его ординарец был самого востребованного ноне происхождения, а именно рабоче-крестьянского.
Самому Аристархову с происхождением повезло меньше. Вернее не повезло вовсе.
— А вообще… — ответно опьяневший денщик уже сам нависал над столом, желая сообщить нечто секретное. — Я б был бы вами — бежал бы. К Врангелю там, к Дутову, к Краснову. Там — жисть… Там она — Рассея старая, завоведная. А здесь что? Новодел какой-то…
— Ну и бежал бы… — ответил Евгений, отворачиваясь от его хмельного дыхания.
— Да куда мне с моим суконным рылом… — ординарец выглядел откровенно расстроенным. — А, в самом деле… Отчего бы вам не рвануть?
И тут Аристархов ответно навис над столом так, что ухо ординарца оказалось рядом с его устами. Прошептал:
— Потому, что у меня нет иной родины кроме армии. Я — еврей…
Затем вернулся на свое место, сообщил:
— Ладно, пойду я… Нет времени, дела…
Он врал: и дел у него не было, и время свободное он мерил днями. Но отчего-то хотелось быть
