Дмитриевна Карачаева и примкнувшая к ним филологическая мама Владимира. Позабыв о всяческих разногласиях, они попивают чай с родителями Гени Гималаевой и юнгианкой Аделаидой Бум. Генин папа смущенно поглаживает бородку, словно сам удивляется ее присутствию на лице, мама вежливо слушает бред Аделаиды Бум, а Берта с Мариной периодически склоняют друг к другу головы и хихикают, как девчонки.
– Семь педалей и сорок семь струн! – выкрикивает порой Берта Петровна, и все понимают, что она сейчас опять будет рассказывать, как сложно научиться играть на арфе.
Рядом с Бертой на деревянной табуреточке разместилась постаревшая узбекская женщина Фарогат – она вспыхивает яркими глазами, будто включает сразу два маяка. Взрослая томноокая Лола сидела бы рядом с матерью, но ей не хватило места, поэтому она стоит за плечом Фарогат и время от времени ласково гладит ее по этому плечу – так умеют делать только взрослые девочки. К Лоле и Фарогат с одобрением приглядывается уборщица Светлана Аркадьевна, которую, в свою очередь, с огромным интересом изучает пышная дама в атласном комбинезоне и очках со стразами – балконша Наталья Горликова. Наталья чувствует, что Светлана Аркадьевна – идеальный кандидат на прискорбно вакантное место уборщицы в ее роскошном доме, но пока не обдумывает, как заманить новую помощницу.
Тем временем мы с вами, читатель, продолжаем путешествие по периметру стола – и утыкаемся взглядом в интеллигентнейший союз! Худенькая учительница русского языка и литературы Аида Исааковна, счастливо поблескивая глазами, делится педагогическими находками с молодой училкой – Светланой Олеговной, Молекулой. Молекула-Светочка, впрочем, изнывает от желания смело перебить постылую Исааковну и рассказать о нынешних школьниках парочку анекдотов, отшлифованных от частого употребления не хуже камня, который треугольник Альбина Длян кладет в качестве пресса поверх ведра соленых грибов. Альбина снисходительно внимает учительским рассказам и переглядывается с Инной Иосифовной Овраговой-Дембицкой. Чудесная Инна Иосифовна чувствует себя в этой разношерстной компании не совсем уверенно, потому благодарно улыбается треугольнику за поддержку, но все равно ерзает на своем сиденье – почти пляжном шезлонге с рисунком в гнусный горошек.
Вот кто чувствует себя уверенно и за себя, и за Инну Иосифовну, и за всех прочих присутствующих в неведомой комнате – так это Эльвина Куксенко! Высветленные до полной смерти волос локоны блестят в электрическом свете, искрятся намазанные пурпурным блеском губы, длинные толстые ноги красиво переплетены под столом – жаль, что их никто не может увидеть! Разве что почувствовать – под столом Эльвина волнующе попинывает ботинок сидящего напротив эффектного мужчины Евгения Блудова. Удивительное дело – он совсем не постарел, думает о Блудове Дирижер Дирижерыч, мучительно стараясь не уснуть до того момента, когда им объяснят, для какой цели устроено это собрание. Не выдержав напряжения, Дирижерыч все-таки засыпает и видит во сне мелкие черные ноты, похожие на потемневшие капельки крови.
А вот первая участница телевизионного «Сириус-шоу» Елена (та самая, что смущалась при слове «окорочка») скорее всего не сможет заснуть сегодня вообще – такой она выглядит нервной. Мама-Мертвецова и папа-Мертвецов изо всех сил пытаются развлечь Елену шуточками, но улыбается этим шуточкам лишь Нателла Малодубова, сразу, впрочем, заявившая, что привыкла к своему псевдониму Наталья Восхитина. Нателла, как все толстые и до состояния «полный бак» заряженные оптимизмом женщины, выглядит значительно моложе, чем утверждает сплетник-паспорт. Косметолог Вовочка, сидящая напротив Нателлы, пристально разглядывает ее свежие щечки. Увы, подурневшая после родов Лерочка не может похвастаться затянувшимся периодом цветения – невестка Мары Михайловны давно плюнула на свои морщины, прыщики и жировые складки, которые, будто сговорившись, пришли к ней все вместе и решили остаться навсегда. Хорошо, что сынок Ромочка пока не понимает маминого уродства и льнет к ней так сладко, что в сердце Лерочки растекаются теплые масляные волны. Ромочка еще и потому так льнет к маме, что справа от него животрепещет совсем не подходящая ребенку компания – его родной дядя Витька, не смущаясь окружающих, разливает в пластиковые стаканчики прозрачную дрянь и, громко крякая, пьет вместе с дедушкой Алешей из Краснокитайска. Стаканчиками оделены и пара бомжистых стариков – у женщины такая темная кожа, что ее можно без грима снимать в индийских фильмах, а мужчину мы от греха подальше даже не станем описывать.
– Мы родители Еки, – гордо повторяет неописуемый мужчина, когда присутствующие один за другим испуганно смотрят на него.
Одесную Екиного папаши восседают сестры Дуровы – обрюзгшая, изверившаяся в человечестве кассирша Танька и милая нервная Юля. У Юли дерзкая стрижка и бирюзовые, красиво выпиленные ногти. Видели бы вы, с каким восторгом разглядывает Юлю Дурову белокурый блондин Абдулкин, давнишний выпускник филфака! Сеня Абдулкин пошел по голубой линии, и потому его отчаянно манят ухоженные девушки, отточившие до полного обострения свой личный стиль. У этих девушек Абдулкин черпает идеи и вдохновляется ими, как работами старых мастеров.
Косметолог Вовочка голубых чует на счет «раз» – они к ней часто захаживают ради особых процедур, описывать которые Вовочка не любит. Вообще настроение у Вовочки сегодня не из лучших, поэтому она старается держаться как можно дальше от соседей по столу – тоненького Сени и вполне увесистого, дурно пахнущего в области рта и ног доктора Василия Святославовича. Запахи Василия Святославовича безнаказанно окутывают его собеседницу – горемычную женщину по имени Валя, которая, кажется, перепутала докторскую специализацию соседа и зачем-то исповедуется ему в грехах своего мужа. Мама Вали – усатая старуха в красной накидке-болеро – иллюстрирует Валину речь и указывает пальцем на импозантного Кирилла, занявшего удобную диспозицию на противоположном конце стола. На самом деле Вале следовало бы смотреть в другую сторону и делиться душевными скорбями с прекрасным доктором Денисом Мертвецовым, который привел на нынешнюю встречу, кажется, всех своих секретарш. Этот девичий цветник отличается от цветника подлинного лишь тем, что цветы Мертвецова не умеют хранить тишину и радоваться пчелам – они щебечут и хохочут, усаживаются друг к другу на коленки и ласково снимают с плеч соседок нитки, пушинки, волоски и прочую постороннюю невесомость.
Доктора Мертвецова почти не видно – он скрылся в море девиц чуть ли не по самую макушку. Ах, как завистливо глядит на него депутат Эрик Горликов – смотрите, он почти насквозь прокусил нижнюю губу, пытаясь привести себя в чувство! Но и у Горликова есть собственный наблюдатель – Игорь, он же Гермес Александрович, отзывающийся на кличку Саныч. Мечта Саныча – протоптать тропку в исполнительную власть, впрочем, он согласен даже на законодательную, лишь бы тропка не обманула и вывела прямиком к заветному креслу. Пока же под спиной и попой Гермеса – всего лишь неудобное и ребристое, как тощая любовница, кресло на колесиках, которые, впрочем, не желают крутиться, а значит, использовать их по назначению невозможно.
Куда удобнее устроились соседи Гермеса по этому уже неприлично растянувшемуся застолью. А ведь эти соседи с трудом размещаются в обычных условиях и форматах – Альфонсо спит на особой, под заказ сделанной кровати, Массимо как можно реже выходит из дома, Марио же и Джанлука, будучи вынуждены путешествовать, заказывают дополнительные кресла в самолете. Сейчас итальянцы из «Ла Белла Венеция» чувствуют себя на самой высокой отметке по шкале комфортности – всем братовьям нашлось место на длинной и высокой скамье, покрытой к тому же мягкими подушечками. Слышите, как благожелательно рокочет Альфонсо, как покряхтывает Массимо, как блаженствуют после бесконечной беготни Джанлука и Марио? Стоп, здесь даже, кажется, присутствует заветная матовая бутыль – Альфонсо приставил ее к скамейкиной ноге как еще одну дополнительную ногу. Или же как костыль для себя лично, если выражаться афористически.
Иностранную компанию дополняют (и в то же время оттеняют) европейцы-антиподы – рафинированные Фридхельм и Анке Вальтер. Соседей своих Вальтеры изучают терпеливо и благожелательно, как учитель каракули первоклассника. А вот родители режиссера Пушкина явно жалеют, что не обучены иностранным языкам, – у мамы на языке скопилось много ядовитых словечек по поводу неудачного соседства, но перевести их на немецкий возможности нет, и Пушкина ерзает на колченогом стуле без всякого шанса выговориться.Вы, читатель, разумеется, давным-давно поняли, что за компания собралась сегодня за этим странным столом. Поняли, но терпеливо ждете, пока автор выговорится до конца – в отличие от мамы Аркадия Пушкина у него такая возможность имеется. Автор упомянет и щепку-критикессу, воспевающую в собственных сочинениях собственные золотистые волосы, и повара-дисквалификанта Градовского, и Еленочку с Лизой, и всех Екиных студентов, и яркую личность Агнессу, и Димочку с его мамой… Автор не забудет усадить Ирак в строгом географическом соответствии с Иран, познакомит Дода Колымажского с Гениной подругой детства Ленкой, представит, как обещал, стилиста Эмму Буркину и даже, возможно, временно оживит давно почивших героев – ба Ксеню и бабушку Клаву. Автору так хотелось собрать в устроенной для этой цели комнате всех второстепенных героев, что он не пожалел времени – и, может быть, лично стаскивал сюда места для сидения. Автор вспомнил даже про
