Лучше не бывает

— Что?

— Рэдичи был левшой.

— Я не обращал внимания. Да?

— Ты мог и не заметить. Но один левша сразу замечает другого. Один из немногих серьезных разговоров, которые были у меня с Рэдичи, касался причин этого явления. Он сказал мне, что его правая рука была совершенно беспомощна.

— Ну и…?

— Револьвер лежал на столе у правой руки Рэдичи.

— Господи, — воскликнул Октавиен. Потом он сказал: — Полагаю, он все-таки мог и правой рукой…

— Нет. Представь себе, что ты стреляешься левой.

— Мог ли револьвер просто выпасть из его руки таким образом?

— Думаю, это невозможно… Я внимательно изучил фотографии.

— Что из этого следует?

— Подожди, Биран ведь сам сказал, что трогал револьвер…

— Да, он сказал, что только передвинул его на дюйм, чтобы посмотреть, жив ли Рэдичи, а потом положил на место.

— Именно.

— О, Боже, сказал Октавиен, — ты не думаешь, что Биран убил его, а?

— Нет, не думаю…

— Не тот у Бирана темперамент, и, кроме того, зачем?..

— Не знаю, какой у Бирана темперамент. Стоит найти мотив, а темперамент приложится.

— Это могло бы быть идеальным преступлением, ведь правда? Войти в кабинет человека, застрелить, а потом «обнаружить» тело.

— Может быть. Но посмотри, тут возникло бы много сложностей. Выстрел был произведен с очень близкого расстояния в рот. Однако позволь мне продолжить. Я обратился в Скотленд-Ярд. Ты помнишь, я просил тебя, чтобы премьер-министр замолвил словечко тамошним ребятам. Очевидно, он так и сделал, потому что они прямо умирали от желания помочь мне. Я хотел проверить отпечатки пальцев, принадлежали ли они левше и были ли там, где и должны бы быть.

— Ну и?

— Они принадлежали, действительно, левше и, насколько я могу судить, находятся именно там, где должны быть. Но из этого еще рано делать окончательные выводы, во всяком случае, он держал револьвер так, что мог произвести выстрел. Теперь, Биран говорил, что трогал револьвер. Как он сказал об этом? Казался ли он нервничающим, потрясенным?

— Да! — сказал Октавиен. — Но мы все здорово нервничали и все были потрясены! Мы не привыкли к внезапным смертям после ланча.

— Естественно. Итак, отпечатки пальцев Бирана были найдены только на стволе револьвера. Ты помнишь, что у него взяли отпечатки пальцев?

— Да.

— Я вот что подумал. Ведь может быть, что он застрелил Рэдичи, стер свои отпечатки, вложил револьвер в руку Рэдичи. Тогда ясно, зачем ему понадобилось запереть дверь.

— Нет. Если бы он сообразил вложить револьвер в руку Рэдичи, он сообразил бы и оставить револьвер слева, а не справа.

— Правда. И это выводит Бирана из игры. Если только тут не таится дьявольская хитрость…

— Нет, нет. Я не верю в такие вещи. Хорошо, продолжим. Потом у меня возникла одна мысль. Ты помнишь, что Рэдичи носил старомодные накрахмаленные воротнички?

— Да.

— Отпечатки Бирана были на воротничке Рэдичи.

— На воротничке? Ты думаешь, они боролись или…

— Сомневаюсь в этом. Следов борьбы не найдено. Я думаю, это означает, что Биран двигал тело.

— Это странно. И об этом он ничего не говорил. Зачем бы…

— Ты помнишь, — сказал Дьюкейн, — что удивлялся тому, что не нашли предсмертной записки, это казалось не соответствующим привычкам Рэдичи?

— Ты думаешь… Ты думаешь — Биран обыскивал тело и забрал записку?

— Ну, это возможно. Если Биран и Рэдичи были связаны чем-то, то Биран мог бояться того, что найдут на теле убитого. Он обыскал тело, я уверен, в поисках записки или чего-то еще. Ошибка с револьвером доказывает, что Биран был захвачен врасплох. Он запаниковал, он знал, что в его распоряжении несколько мгновений, запер дверь — довольно опасное предприятие, скажу я тебе — а потом… Можно легко представить, случайно задел револьвер, откинул тело к спинке кресла, чтобы обыскать карманы. Затем, снова вернув тело в первоначальное положение, положил револьвер с правой стороны.

— Может быть, может быть, — сказал Октавиен. — Я все время думал, хотя я не думал на самом деле — это просто смутно проскользнуло в моей голове — как аккуратно револьвер лежал возле правой руки. Он мог упасть куда угодно, но только не туда.

— Да, — сказал Дьюкейн печально. — Я тоже думал об этом. Я оказался, надо признаться, не слишком сообразительным, Октавиен. Я должен бы сразу заметить, что револьвер лежит не с той стороны, и если бы я был там, я бы заметил, по фотографиям это труднее понять.

— Но разве не странное совпадение, что именно Биран оказался ближе всех, когда это случилось? Насколько мы можем быть уверены… Биран не убивал его, это — ужасная мысль, и я так не думаю, но все это странно.

— Мы не можем быть уверены, но я не верю, что Биран убил его. Если бы он это сделал, он либо вложил бы револьвер в правую руку Рэдичи, либо положил бы его с левой стороны на стол. Он не мог сделать одно правильно, а другое неправильно. Я не верю в это никоим образом. Что касается совпадения — что ж, это могло быть совпадением. Разве только Рэдичи сделал это внезапно под влиянием того, что Биран сказал ему. Мы ведь не знаем, был ли Биран в комнате до выстрела. Или Рэдичи хотел заставить Бирана смотреть, как он делает это.

— Это жутко, — сказал Октавиен. — И как-то несообразно. Рэдичи не знал ничего, относящегося к государственным секретам, но Биран знал практически все наши хитрости. Что же они замышляли?

— Нет, дело не в этом, — сказал Дьюкейн. — Я полагаю, это что-то гораздо более странное, что-то связанное с магией, которой Рэдичи занимался.

— Мак-Грат не рассказал, чем Биран, собственно, занимался дома у Рэдичи?

— Нет. Мак-Грат просто видел его там. Я думаю, Мак-Грат говорил правду. Я его припугнул немного.

— Надо его как следует еще раз потрясти.

— Я уже вытряс, думаю, все что возможно.

— А что думают ребята из Скотленд-Ярда? Не хотят ли они сами заняться этим?

— Они не знают. Я сам взял отпечатки. Я наплел им всякую ерунду…

— М-м. Смотри. Как бы не нажить неприятности потом!

— Дай мне разобраться с этим, Октавиен. Мы расскажем все полиции, но не сейчас. Не хочу, чтобы Бирана сейчас вспугнули.

— Ты собираешься попросить его дать объяснения?

— Пока нет. Я хочу все делать последовательно. Мне нужна другая нить. Мне нужна Елена Троянская. Она сейчас — недостающее звено.

В час пик «Бентли» Дьюкейна медленно двигался по выпуклым терракотовым плитам Молла. Плотные облака жары кружились над ползучим шумом машин, бросая клочья дымки на неподвижные деревья Сент- Джеймс-парка, в котором уже слегка увядала прелесть лета. Было одно из мгновений, когда над Лондоном проносится вздох вялого отчаяния. Бессмысленность летнего Лондона ужасна, ее только подчеркивают