хотелось бы считать, что я провела это время под землей и только теперь вышла на поверхность. Если бы я и в самом деле восстала из могилы, я не чувствовала бы себя более испачканной, оскверненной, лишенной человеческого образа, чем ощущаю себя сейчас — право! Помогите мне забыть мое непростительное поведение, Летиция! Он и я — мы просто не подходим друг к другу… Да ведь я и тогда, помнится, винила больше себя. Другое дело — вы. Вы и Уилоби созданы друг для друга, и теперь я понимаю, что им и в самом деле должно гордиться. Единственное, что можно поставить ему в упрек, — это его увлечение различными комбинациями.
— А что — он задумал еще одну? — спросила Летиция.
Кларино лицо порозовело.
— Неужели вы не слышали? Комбинация, разумеется, несбыточная, но руководствовался он самыми добрыми намерениями. В другое время я, быть может, не поняла бы его, как сейчас. И он, и я, мы оба хотим видеть своих друзей счастливыми и благополучными.
— Вы возбуждаете мое любопытство, — не без иронии отозвалась Летиция.
— Дорогой друг, завтра мы расстаемся. Мне хотелось бы, чтобы вы запомнили меня не такой уж скверной, какой я могла вам показаться, — по крайней мере, вы должны понять, что я была искренней. Пусть в безумном своем нетерпении я вела себя, как дикарка, но я никогда не лицемерила. Я понимаю, что и этот образ не слишком привлекателен, но такова уж ваша Клара, такой, во всяком случае, она представляется самой себе. Хорошо, я вам скажу. Он выразил желание, чтобы… чтобы я обещала отдать свою руку и сердце мистеру Уитфорду. Видите, как он добр!
Летиция широко открыла глаза.
— Вы в этом усматриваете проявление его доброты?
— Намерение было доброе. Он послал ко мне мистера Уитфорда и просил, чтобы я его выслушала.
— А по отношению к мистеру Уитфорду, по-вашему, это был добрый поступок?
— Я вижу, наша знаменитая прогулка, Летиция, произвела на вас неизгладимое впечатление! Оно и не удивительно. Я была тогда как в горячке.
— И вы согласились его выслушать?
— Да, представьте! Я сама себе удивляюсь, но мне казалось, что я не имею права отказаться.
— И наш бедный друг пытался объясниться вам в любви?
— Он? Нет! Что вы!
— Вы сразу дали ему понять всю безнадежность такой попытки?
— Я? Нет.
— Быть может, деликатно, тонко?
— Да нет же!
— Надеюсь, вы не вздумали им играть? Он человек большого сердца.
— Право?
— И вы сомневаетесь? Как-никак вы имели возможность узнать его душу.
— Передо мной он не раскрывал своего большого сердца — даже самого верхнего слоя этих бездонных глубин.
Летиция нахмурилась.
— Нет, — сказала Клара, — нет, она не кокетка, уверяю вас.
Летиция засмеялась.
— Вы так и не утеряли той «ужасной власти», которую — помните? — заставили меня испытать в тот день на себе.
— Как жаль, что я не в силах, видимо, употребить мою пресловутую власть во благо.
— И он ничего не сказал?
— Ну нет, он говорил много. О Швейцарии, о Тироле, об Илиаде и об Антигоне.
— И это все?
— Что вы! Он говорил также и о политической экономии. Согласитесь, что положение, в каком мы очутились, было несколько необычно — во всяком случае, для меня. Но вы мне ничуть не сочувствуете!
— Если бы я могла знать ваши чувства!
— Я испытывала признательность к сэру Уилоби и горевала за мистера Уитфорда.
— Горевали?
— Ну да! Я видела, как тяжела, как почти непосильна для него задача, вываленная на него сэром Уилоби: вежливо дать мне понять, что планы его кузена не отвечают собственным его желаниям.
— Ах, Клара, в каких-то вещах вы бываете так проницательны!..
— Да, он щадил меня. Я видела это по тому, как он уклонялся… И он был, как всегда, очень мил. Мы ходили с ним по парку бог весть сколько времени — мне, впрочем, наша прогулка не показалась долгой.
— И вы так и не коснулись этой темы?
— И за версту к ней не подходили. Да иначе и быть не могло. Ведь чтобы задать девушке… известный вопрос, нужно испытывать к ней уважение. Он же, мне кажется, по-своему даже расположен ко мне, но только как к веселой и легкомысленной приятельнице.
— А если бы он сделал вам предложение?
— Он — предложение? Когда он меня презирает!
— Какое вы дитя, Клара! Или у вас страсть морочить людей? Вы, верно, порядком помучили его, а теперь решили взяться за меня.
— Но как же ему меня не презирать?
— Нет, вы в самом деле так слепы?
— Быть может, мы обе с вами слегка ослепли, мой друг?
Подруги обменялись глубоким, испытующим взглядом.
— Вы намерены ответить на мой вопрос, сударыня? — спросила Летиция.
— То есть на ваше «если бы»? Если бы он и стал просить моей руки, то лишь из снисхождения.
— Вы опять увиливаете!
— Постойте, дорогая Летиция! Он просто-напросто проявил чуткость, чтобы не причинить мне боли.
— Иначе говоря, вы дали ему почувствовать, что это причинило бы вам боль.
— Друг мой! Позвольте прибегнуть к сравнению. И тогда, быть может, вам легче будет понять, чем я была во время нашей с ним беседы. Итак, представьте себе поплавок рыбака — он спокойно лежит на воде и, послушный малейшему движению удилища, готов либо погрузиться в воду, либо взвиться в воздух. Я была точно таким поплавком.
— У сравнений есть опасное свойство, — удовлетворяя того, кто к нему прибегает, оставлять слушателя в прежней неизвестности, — сказала Летиция. — Вы сами признали, что если бы он отважился сделать вам предложение, вы испытали бы тягостное чувство.
— Я была поплавком, поймите! Это самое точное сравнение: я была пассивна, как поплавок. Глядя на мою неподвижность, казалось, можно было заснуть. Но в любую минуту я могла бы исчезнуть в глубинах или, послушная удилищу, взметнуться в воздух. Ну, а рыбка — не клюнула!
— Хорошо, исходя из вашего сравнения, положим, что рыбка, — или рыбак, не знаю, кто из вас кем приходится… Но нет, вопрос слишком серьезный, чтобы играть в аллегории. Итак, вы хотя бы дали ему понять, что оценили его сдержанность?
— О да.
— И ничем не помогли ему эту сдержанность нарушить?
— Вспомните, Летиция, я была поплавком, всего лишь поплавком у рыбака!
Летиция ничего не ответила и только вздохнула.
Она была обескуражена; она чувствовала, что в Кларином сравнении таится какой-то смысл, но, как ни ломала голову, не могла до него добраться.
— А если бы он все же заговорил? — спросила она снова.
— Он слишком честный человек.
— Я, кажется, начинаю понимать мужчин, обвиняющих нас в том, что мы, подобно кошкам, бродим
