без Уитфорда?
— О, не беспокойтесь, — ответил Уилоби, — я нашел достойную замену.
В прихожей вдруг поднялась суета, все домочадцы столпились, чтобы пожелать доктору Мидлтону и его дочери счастливого пути. Вернона взял к себе в пролетку доктор Корни, прописав мистеру Дейлу на прощание покой и обязавшись поискать Кросджея по дороге.
— Он, по всей вероятности, на станции, и если так, велите ему немедленно возвращаться домой, — сказала Летиция, обращаясь к Кларе.
Та нежно стиснула ее в своих объятиях, затем протянула руку сэру Уилоби, который галантно над ней склонился.
Итак, узел был разрублен. Вслед за каретой доктора Мидлтона отбыл экипаж миссис Маунтстюарт, в котором блистательная дама увозила полковника де Крея.
— Я запрещаю вам сидеть в моем присутствии с таким постным лицом, — сказала она. — Я и без того достаточно натерпелась, все время приходилось кривить душой, а я это ненавижу. Так что если вы меня не развлечете, придется мне убежать от вас к вашему маленькому соотечественнику, который уже в силу своей профессии должен будет меня успокоить. Но кто поймет девичье сердце? И опять я попала пальцем в небо! И опять эта леди Буш оказалась права! Она, должно быть, прирожденный игрок. Я, например, ни за что не рискнула бы высказать подобную догадку. Ну вот, полковник де Крей, вы опять надулись, как мышь на крупу, — вам это совсем не идет, сейчас же перестаньте гримасничать!
— Сударыня, — возразил де Крей, — наша армия славится тем, что никогда не признает себя побежденной, и это делает честь ее воинственному духу. Но есть поле битвы, на котором долг обязывает британца признать свое поражение, — с улыбкой ли, со слезами, все равно, — и я думаю, что подчас короткий вопль отчаяния — лучшее свидетельство доблести.
— Ах, мой милый полковник, она с самого начала была влюблена в этого Вернона Уитфорда, — я в этом ни минуты не сомневаюсь.
— Ах! — вторил ей полковник. — А я только сейчас убедился, что этим счастливцем оказался вовсе не тот джентльмен, в котором я принимаю столь горячее участие. Так вот отчего для нашей прекрасной дамы не составило особого труда поклясться моему другу Уилоби, что она не пойдет замуж ни за кого другого!
— Девичье сердце — загадка. Но леди Буш!.. Я ведь знаю, что умение читать в сердцах здесь ни при чем!.. Она просто выпустила свой залп наудачу и — пожалуйста! — торжествует победу! О, она не даст об этом забыть! А я, у которой были все возможности!.. Да, должна признаться, они у меня были.
Полковник лукаво сверкнул глазами.
— Сударыня, уж не вы ли, случаем, намекнули Уилоби о ее сердечной расположенности к Вернону Уитфорду? — спросил он.
— Ну нет, — сказала миссис Маунтстюарт. — Я не интриганка. В нашем графстве стратегические соображения велят поддерживать в Уилоби его любовь к самому себе, а не то в Паттерн-холле воцарится такая же скучища, какая была до того, как в нем утвердилась правительница. Когда самолюбие его утешено, он князь из князей. Уж я-то знаю мужчин. Ну вот, полковник, а теперь извольте быть веселым.
— Увы, миссис Маунтстюарт, быть может, я был бы сейчас веселее, если бы вы в свое время дали Уилоби понять об истинном состоянии сердца мисс Мидлтон, — такой намек мог бы сослужить мне службу! Однако, сударыня, вы всем нам являете пример великодушия, а тот, кто позволит себе мстить за рану, полученную в любовной битве, недостоин победы.
Миссис Маунтстюарт погрозила ему зонтиком.
— Я запрещаю чувствительность, полковник де Крей, она неизбежно приводит к унынию.
— Дайте мне пять минут, чтобы перестроить мои резервы и предоставить их в ваше полное распоряжение, сударыня, — сказал он.
Но еще до назначенного срока де Крей принялся очаровывать миссис Маунтстюарт, вследствие чего и к ней вернулся весь блеск ее остроумия.
Так или примерно так судачил о сэре Уилоби и его кадрили с невестами свет — тот самый свет, перед которым сэр Уилоби испытывал такой ужас и вместе с тем втайне так благоговел. Вскоре, однако, те же лучи, что озарили славный день его блистательного совершеннолетия, вновь ослепили обитателей графства, пролив свое яркое сияние на торжественные приготовления к брачному таинству. И примерно в это же время на берегу Боденского озера, что лежит между Швейцарскими и Тирольскими Альпами, встретились двое влюбленных. Муза Комедии витает над ними нежной и заботливой сестрой, и лишь когда взгляд ее падает на остальных участников только что окончившегося спектакля, она слегка поджимает губы.
Джордж Мередит и его роман «Эгоист»
На рубеже 60-х годов прошлого столетия обозначилась смена поколений в английской литературе. Жанр эпического остросюжетного повествования, посвященного судьбам общества и проблеме отношений между личностью и общественной средой, жанр, представленный мастерами «блестящей плеяды» — Диккенсом, Теккереем и другими, менее значительными прозаиками, уступил место камерной творческой манере, которая нашла выражение в жанре психологического аналитического романа. Область эту отмежевал себе видный романист Джордж Мередит, получивший еще при жизни широкое признание.
Устанавливая преемственную связь между «блестящей плеядой» и просветителями XVIII века, критика нередко продолжала хронологическую параллель и сравнивала Мередита со Стерном, который противопоставил причудливо сплетенную, хаотическую ткань «Тристрама Шенди» стройным и рационально организованным эпопеям Филдинга и Смоллетта. И в самом деле, как Стерн, так и Мередит анализировали в своих произведениях проблему нравственного развития человека и стремились проследить, как формируется сознание личности в социальной среде. Интерес Стерна к безотчетным импульсам мысли, к субъективному и особенному в психике питался его отвращением к теории «безупречного и всеобъемлющего Разума», которую исповедовали просветители. Разумеется, искусство Стерна не могло быть забыто спустя сто лет. Но, зная и высоко ценя этого писателя, Мередит обратился к своим этюдам внутренней жизни героев под влиянием идейных веяний и важнейших тенденций научно-философской мысли своей эпохи. Его творчество явилось также реакцией на мировосприятие и поэтику писателей старшего поколения и современных ему литературных школ. Значение Мередита и особое место, занимаемое им в потоке английской литературы XIX века, определяются не только своеобразием его дарования, но и неповторимыми конкретно-историческими чертами воспитавшей его общественной среды.
Джордж Мередит родился 12 февраля 1828 года в городе Портсмуте. Дед и отец его были портными, известными в то время поставщиками флотского обмундирования. От матери-ирландки, урожденной Макнамара, дочери содержателя таверны, он унаследовал пылкую и чрезмерно восприимчивую к жизненным огорчениям кельтскую натуру. В отрочестве он более всего страдал от действительных и мнимых уколов самолюбию и, стремясь скрыть свое «низкое» происхождение, не искал сближения со сверстниками. Уже тогда самоанализ сделался отличительной чертой его психического склада. Впрочем, потребность победить снобизм, против которого восставали его демократические убеждения, постоянно жила в нем. С особенным увлечением, но не без доли сарказма выводил он впоследствии в своих книгах образы плебеев, возомнивших себя отпрысками аристократических родов. Таков, например, Ричмонд Рой, списанный с деда, Мельхиседека Мередита, в романе «Приключения Гарри Ричмонда» (1871). Таков и Эван Гаррингтон в одноименном автобиографическом романе (1860), герой, искупающий грех тщеславия ценой унижения и стыда. Вернон Уитфорд из «Эгоиста» также, несомненно, представляет собой вариант униженного плебея, но это образ из «комедии для чтения», то есть идеализированный и «просветленный».
С девяти лет Мередит стал ходить в местную классическую школу, а когда после смерти матери отец переехал из Портсмута, его отправили в закрытый пансион. Однако там он пробыл недолго и, едва
