она так и не пришла.
Как-то раз, в ничем не примечательный вторник, спустившись на заброшенный пляж возле Эйриса, я увидела, как на ветру полощется чей-то зеленый шарф.
Когда-то, давным-давно, мы втроем преподнесли его Мойре на Рождество, и с тех пор тетушка повязывала его на голову по моде пятидесятых годов. Подойдя поближе, я увидела ее — она копошилась в грязи под деревом, на том самом месте, где я воткнула нож в ее «дорогого Джима». На мгновение от ужаса я даже забыла дышать… но потом немного успокоилась. Искать тут было нечего. Возможно, подумала я, она поселилась в лесу и коротает время, сидя там, где испустил дух ее жених? Но даже тетушка Мойра вряд ли была способна на подобную чувствительность. До такого она бы ни за что не додумалась — даже если бы рехнулась окончательно. Я видела, как она крутилась там, как будто не могла найти местечко поудобнее. Нет, она точно что-то ищет, промелькнуло у меня в голове… При этой мысли меня едва не вырвало. Она ищет… и будет искать, пока не найдет. Но рыться тут бесполезно — копы облазили все окрестности вместе с бладхаундами[30] и то ничего не нашли.
Я поспешила убраться, пока она меня не заметила, отыскала велосипед и помчалась домой, как будто сам черт хватал меня за пятки. Что-то в том, как она возилась там, напугало меня даже сильнее, чем мысль, что ей удастся выяснить что-то, чего мы не знаем. В точности как краб… или какая-то мерзкая бесчувственная тварь, которая копошится возле своей жертвы, пока та не вылупится на свет.
— Слышали новость? — пару дней спустя спросила Ифе, взгромоздив два пакета с покупками на кухонный стол. — Джонно сказал, что Мойра уехала из города. Утром встретил ее на остановке, когда она с кучей чемоданов садилась в автобус до Дублина. Наверное, продала дом.
У меня точно гора свалилась с плеч. Кинувшись к Ифе на шею, я стала тормошить ее, как сумасшедшая.
— Дай я тебя поцелую! — завопила я. После чего принялась кружить ее в какой-то дикарской пляске, пока мы обе не повалились на стул. Конечно, мы не могли позволить себе купить новую мебель в коттедж, только заклеили скотчем самые заметные прорехи в обивке дивана. Всякий раз проходя мимо него, я вспоминала Джима. Не знаю, что чувствовала Ифе. А старушка Фиона, покачав головой, обычно прикуривала для нас троих сигареты.
Но прошла неделя или две, прежде чем я стала замечать, что Ифе с каждым днем возвращается домой все позже.
— Ты куда своих клиентов возишь — не в Нью-Йорк ли, случайно? — брюзгливо ворчала я, но моя сестренка только ухмылялась, отговариваясь тем, что нужно же, мол, кому-то работать, чтобы сводить концы с концами. Когда она думала, что я не смотрю, между бровей у нее залегала легкая морщинка — в точности как бывало у меня, когда я пыталась что-то скрыть. Так что я решила не давить на нее.
Надеюсь, ты порадуешься за меня, если я скажу, что мне удалось в конце концов связаться с Эвви. Как выяснилось, все это время она пребывала в объятиях какой-то архитекторши из Абхазии — «такой умной, такой чуткой, нежной, ты просто не представляешь!» В итоге мы поцапались, да так, что ни я, ни сестры не спали три ночи кряду.
Я вспоминаю тот последний вечер — было это, когда мы с сестрами пригласили Джонно на обед. Пока Фиона жарила принесенные им стейки, мы с Ифе вышли во двор подышать свежим воздухом. Наверное, я должна была бы заметить, что с ней творится что-то неладное… В ее поведении чувствовалось что-то странное, неестественное — но, с другой стороны, с того дня, как в нашу жизнь вошел этот ублюдок, все мы были немного не в себе. На Ифе была моя любимая кожаная куртка, та самая, с Оскаром Уайльдом на спине. Я слышала басистый хохот Джонно — Фиона рассказывала ему что-то, а он смеялся. Мне страшно не хотелось портить такой вечер… но было нечто такое, что мне следовало знать. Потому что, как я уже говорила, мне известно кое-что о свойствах времени. И меня обычно настораживает, когда что-то не сходится.
— Помнишь, ты в тот день вернулась к Джиму, — начала я, стараясь не смотреть на нее. — Тебя не было что-то уж очень долго… слишком долго, чтобы просто прихватить забытый нож.
Порыв ветра унес с собой ответ Ифе, так что мне пришлось спросить еще раз. На этот раз она даже попыталась улыбнуться, сделав вид, что ее все это забавляет.
— Я закатала ему рукав, — объяснила она, держа сигарету двумя руками, словно рассчитывая найти в ней опору. — Захотелось рассмотреть получше татушку у него на руке. Мне о ней рассказывала Фиона. Видишь ли, все описывали ее по-разному. А когда он взгромоздился на меня, то повертел ее у меня перед глазами — точь-в-точь мальчишка, решивший похвастаться своим скаутским значком. Только в этот момент он ударил меня — короче, я так и не успела ее рассмотреть. — Она всхлипнула. И тут до меня внезапно дошло — мы ведь ни разу не говорили о той ночи, только строили планы убийства, чтобы отомстить ему… за ту самую ночь. Ифе передернуло.
— Послушай, — торопливо перебила я, — тебе вовсе не обязательно…
— Нет, обязательно. Я хотела убедиться, что он на самом деле мертв, понимаешь? Поэтому я пошла и… ударила его. Не хотела, чтобы вся вина легла на вас двоих — ну, на тот случай, если старушка Брона вдруг резко поумнеет… — Она шумно выдохнула. — Так вот, это был вовсе не волк, если хочешь знать. Я имею в виду эту его татуировку. Вначале я вообще не могла разобрать, что это такое, мне даже пришлось стереть кровь, чтобы разглядеть ее хорошенько. А потом я вдруг поняла… Это были близнецы, два мальчика, державшиеся за руки. В лесу. Как в той его легенде, помнишь?
Мне вдруг вспомнилось другое лицо, частенько в последнее время не дававшее покоя, — смуглая кожа, два юрких глаза, следивших, чтобы никто не подобрался к нему слишком близко. Ассистент дьявола. Мужчина в старой фетровой шляпе, который делал вид, что ему вполне довольно той мелочи, которую швыряли ему после удачного представления.
— Томо, — прошептала я. — Правая рука Джима.
— И что?
— Томо на японском означает «друг», верно? — продолжала я. — Должно быть, Джим по-настоящему привязался к этому парню, раз решил сделать наколку в его честь. Как будто они действительно братья… братья-близнецы.
— Ну да, — нахмурилась Ифе. И затушила сигарету, даже не успев затянуться. — Но это, наверное, было до того, как он превратил его лицо в отбивную.
Я пишу все это — и мысленно проклинаю себя за то, что тогда же, еще до того как вернуться в дом, не сложила два и два вместе. А ведь от меня требовалось всего лишь не торопиться и хорошенько обдумать то, что я и так уже знала. Но что толку корить себя, когда поезд ушел, говорит Фиона. Может, она и права.
Ифе исчезла еще до того, как пожелтели первые листья.
Это произошло в четверг, да, точно, в четверг — потому что по четвергам я обычно езжу в город, чтобы зайти на почту и забрать письма. Отыскав ключ, я открыла почтовую ячейку и вытащила несколько смятых рекламных объявлений и какое-то письмо. Я уже собралась сунуть его в сумку, потом что-то меня остановило. Повнимательнее рассмотрела его — и вдруг все звуки вокруг меня точно ножом отрезало… я с головой окунулась в звенящую тишину.
Разорвав конверт, поспешно развернула письмо.
Начиналось оно довольно весело.
«Привет, девочки…»
Обратно в коттедж я мчалась с такой скоростью, что легкие у меня жгло огнем, как будто на них плеснули кислотой. На объяснения не было времени — ухватив Фиону за шарф на шее, я сунула письмо ей под нос и велела читать, потом хлопнулась на диван и обхватила голову руками. Я не осмеливалась даже смотреть на нее — ведь я видела глаза Ифе в тот вечер и догадывалась, что они пытались мне сказать. Сестра прощалась.
Фиона торопливо прочитала письмо. Потом провела по нему рукой, разглаживая смятый листок, и посмотрела на меня. Не знаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы собраться с духом, но в конце концов я заставила себя встать. Подойдя к Фионе, я прочитала письмо еще раз. Ифе писала:
