воспоминания об Исе. Но воспоминания эти очень живы и сильны, как и та, вторая личность; и она будет жить, пока живут эти воспоминания; будет ждать своего шанса.
Я так устал, будто борьба была физической; в моем сознании владыка Карнака и Алан Карнак, Дахут из древнего Иса и мадемуазель де Керадель сливались в колдовском танце, переходя друг в друга, перемещаясь от одного к другому – как девушки в «Доме сердечного желания».
Прошло время между тем моментом, когда во время бегства по белым пескам меня догнал предсмертный вопль Иса, и моим пробуждением. Я это знал. Но были ли это минуты или тысячелетия, сказать не мог. И произошло многое другое, чего я не помнил.
Я открыл глаза. Мне казалось, что я лежу на мягкой постели. Но это не так. Я стоял одетый у окна в комнате, полной розовым светом: в комнате, похожей на башню… с восьмиугольными стенами, покрытыми шпалерами цвета морской волны, на которых двигались тени.
И вторая личность во мне вдруг ожила, и я услышал рев бегущих за мной волн…
Я быстро повернул голову и посмотрел в окно. Никакого бурного моря, никаких пенных волн, бьющих о стены. Я смотрел на перекрытую мостами Ист Ривер и на огни Нью–Йорка; смотрел и извлекал из этого зрелища силу и умственное здоровье.
Медленно отвернулся от окна. На постели лежала Дахут. Она спала, одна рука и грудь обнажены, волосы шелковой сетью покрывают подушку. Лежала, прямая и стройная, как меч, и улыбалась во сне.
Никакие теневые руки не держат ее. На руке у нее браслет, и черный камень немигающим глазом смотрит на меня, наблюдает за мной. Я подумал, не смотрит ли она на меня из–за своих закрытых ресниц. Грудь ее поднималась и опускалась, как медленный подъем и падение воды в море. Рот, с оттенком какой– то древности, мирно расслаблен.
Она похожа на душу моря, над которым пронесся ураган, оставив море спящим. Очень красива… и в сердце у меня желание и страх. Я сделал шаг к ней… убить, пока она лежит, спящая и беспомощная… убить безжалостно, как убивала она…
Я не могу сделать это. И разбудить ее не могу. Мешает страх, стоящий на пути. А желание таким же барьером стоит перед убийством. Я отступил назад и вышел на террасу.
Немного подождал, размышляя и следя за комнатой Дахут. Возможно, колдовство – суеверие. Но то, что дважды сделала со мной Дахут, вполне подходит под определение колдовства. Я подумал о том, что произошло с Диком, и о том, как она спокойно призналась, что убила его. Она сказала правду, независимо от того, что вызвало смерть: внушение или настоящая тень. Мой собственный опыт не давал усомниться в этом. Она убила Дика Ральстона и тех троих тоже. И только она одна знает, сколько еще.
Я отказался от мысли возвращаться через ее башню и искать скрытую дверь. Может, тени не станут помогать мне, как помогли в древнем Исе. И еще впереди прихожая и лифт.
Правда же заключалась в том, что холодный ужас, который я испытывал перед мадемуазель, парализовал во мне всякую веру в себя. В ее доме я слишком уязвим. И если я ее убью, то как объясню свой поступок? Смерть Дика, тени, колдовство? В лучшем случае меня ожидает сумасшедший дом. Как я смогу доказать весь этот абсурд? А если я ее разбужу и потребую, чтобы она меня освободила… мне казалось, что это тоже не сработает. Нью–Йорк и древний Ис все еще слишком близки в моем сознании, и что–то шептало мне, что избранный мною в древнем Исе путь по–прежнему остается лучшим. Бежать, пока она спит.
Я подошел к краю террасы и заглянул за перила. Следующая терраса находилась ниже в двадцати футах. Прыгать я не рискну. Я осмотрел стену. Там и тут выступали кирпичи, и я подумал, что справлюсь.
Я снял туфли и повесил за шнурки на шею. Потом перелез через перила и без особых трудностей добрался до нижней террасы. Окна ее были открыты, и изнутри доносился храп. Часы пробили два раза, и храп прекратился. Какая–то женщина подошла к окну, выглянула из него и захлопнула. Мне пришло в голову, что это не место для незнакомца без шляпы, пальто и обуви, просящего убежища. Поэтому я пополз к следующей террасе, но она оказалась заколоченной.
Спустился еще ниже – опять заколоченная терраса. К этому времени рубашка моя превратилась в лохмотья, брюки порвались в нескольких местах, ноги стали голыми. Я понял, что быстро приобретаю такую форму, при которой потребуется все мое красноречие, чтобы мне позволили уйти, как бы мне дальше ни повезло. Я посмотрел на террасу Дахут, и мне показалось, что свет в ее комнате стал ярче. Я торопливо перелез через перила и направился к следующей террасе.
Там оказалась ярко освещенная комната. Четверо мужчин играли в покер за столом, уставленным бутылками. Я перевернул горшок с растением. И увидел, что они смотрят в окно. Ничего не оставалось делать, как войти и использовать представившуюся возможность. Я так и поступил.
Во главе стола сидел толстяк с маленькими мигающими голубыми глазками и торчащей изо рта сигарой; рядом с ним – человек, похожий на старомодного банкира, затем худой мужчина с насмешливым ртом и меланхоличный человек маленького роста с выражением неизлечимого несварения желудка.
Толстяк спросил:
– Вы все видите то же, что и я? Все, сказавшие да, получают выпивку.
Все взяли полные стаканы, и толстяк заявил:
– Единогласно.
Банкир сказал:
– Если он не выпал из самолета, значит это человек–муха.
Толстяк спросил:
– Так как же, незнакомец?
– По стене, – ответил я.
Меланхоличный человек заметил:
– Я так и знал. Я всегда говорил, что этот дом лишен морали.
Худой человек встал и погрозил мне пальцем.
– Откуда по стене? Сверху или снизу?
– Сверху, – ответил я.
– Ну что ж, – заявил он, – тогда мы не возражаем.
Я удивленно спросил:
– А какая разница?
– Большая, – ответил он. – Дело в том, что мы все живем в этом доме ниже и все, кроме толстяка, женаты.
Меланхоличный человек сказал:
– Пусть это послужит вам уроком, незнакомец. Не верьте в присутствие женщин и в отсутствие мужчин.
Худой человек сказал:
– За это следует выпить, Джеймс. Билл, налей всем рому.
Толстяк налил. Я вдруг понял, какой им кажусь нелепой фигурой. Я сказал:
– Джентльмены, я могу назвать вам свое имя и дать удостоверение личности, и в случае необходимости вы можете проверить по телефону. Признаю, что я предпочел бы этого не делать. Но если вы позволите мне уйти отсюда, вы не совершите никакого преступления. А правду вам сообщать бесполезно, потому что вы все равно мне не поверите.
Худой человек задумчиво сказал:
– Сколько раз мне приходилось уже слышать оправдания и в таких же точно словах. Стойте на месте, незнакомец, пока присяжные не вынесут решения. Осмотрим сцену преступления, джентльмены.
Они вышли на террасу, осмотрели перевернутый горшок, осмотрели стену здания, вернулись. С любопытством посмотрели на меня.
Худой человек сказал:
– Либо у него стальные нервы и он спасал репутацию леди, либо папочка напугал его до смерти.
Меланхоличный человек, Джеймс, горько:
– Есть способ проверить его мужество. Пусть сыграет с этим толстым пиратом.
Толстяк, Билл, возмущенно заявил:
– Я не играю с человеком, у которого туфли на шнурках вокруг шеи.
