зарабатывает, не налево, а в колхозе. Вы проверьте по ведомости в правлении. Ему есть на что выпить и на все другое хватит. А денег беречь он не умеет. Натура у него широкая. — В голосе молодой женщины Кретов почувствовал не осуждение, а большую любовь к мужу и гордость за него. — Вот друзья-приятели и кружат ему голову, уже иным, пасмурным, тоном заговорила Женя. — Что они ему говорят, когда гуляют, не знаю, но пьяный Митя совсем нечеловеком становится.
— А скажите, Евгения Семеновна, — спросил Кретов печально умолкшую женщину, — Лобов давал вашему отцу телеграмму о своем приезде?
— Давал. Позавчера мама получила.
— Кто в «Счастливом», кроме вас, мог знать о приезде Александра Даниловича?
— Да весь колхоз знал. У нас ведь телеграфа нет. Телеграммы из района по телефону передаются в правление. Ну и всегда всем все известно. А тем более об Александре Даниловиче. Его ведь здесь все знали.
Отпустив Женю, Кретов решил проверить подозрение, возникшее у него в момент осмотра следов в саду, и достал пистолет, поднятый около тела Лобова. Он тщательно сличил номер пистолета с номером, вписанным в лобовское удостоверение на право ношения оружия. Номера совпали. Значит, версия о подкинутом оружии исключалась. Пистолет принадлежал Лобову. Спрятав оружие и документы, Алексей вызвал Бубенца.
Многочасовое сидение в сенях в одиночестве, под враждебными взглядами толпившихся у дверей колхозников, не прошло для Дмитрия бесследно. Он осунулся и почернел. За целый день только Женя и Екатерина Васильевна украдкой подсаживались к Бубенцу. Но невеселый был у них разговор.
Войдя в комнату, Дмитрий молча поклонился на приветствие Кретова и сел на предложенный стул.
После обычных обязательных вопросов, устанавливающих личность допрашиваемого, Алексей спросил Бубенца, давно ли он знает Лобова.
— С февраля сорок второго. С декабря сорок третьего и до конца войны был шофером на личной машине гвардии полковника, — глухо ответил Бубенец.
— Не обижал он вас, не оскорблял?
— Обидеть такой человек не может. Если и всыплет когда по первое число, так потом сам ему благодарен бываешь за то, что вовремя всыпал, споткнуться не дал, — несколько оживился Дмитрий.
— Однако вон у вас на щеке не от вчерашнего ли всыпания осталось?
— А что ж гвардии полковнику оставалось делать, когда я с разводным ключом на женщин кинулся, тещу свою с ног кулаком сбил? За такое дело на месте пришибить свободно можно. Это гвардии полковник еще не в полную силу ударил. В Чехословакии мы один раз с власовцами столкнулись. Случайно. Пистолеты вынимать некогда было. Гвардии полковник и треснул власовца в челюсть. И все. Отжил власовец.
— Что же у вас вчера произошло?
— Ничего не помню, товарищ майор. Могу рассказать только то, что сам от жены узнал.
— Рассказывайте то, что помните сами.
Дмитрий рассказал все, что сохранилось в его памяти. Рассказал, как после работы он шел домой и встретил своих постоянных собутыльников — Степку Запрометова, Жорку Рябого и Сивоконя. У дружков было с собой несколько поллитровок водки, огурцы, хлеб и жареная курица. Вместе пошли на лужок за старую сушилку, сели, выпили и закусили. Показалось мало. В магазин за водкой посылать было поздно. Запрометов предложил пойти к Зинке Маркевич, веселой разводке. У нее всегда была крепкое виноградное вино. В маленькой хатке Зинки гулянка развернулась вовсю. После водки виноградное вино быстро ударило в голову. Когда перед вечером Екатерина Васильевна и Женя пришли в дом Маркевич, Дмитрий, по его собственному выражению, был «совсем косой». Поссорившись с женой и тещей, он остался со своими дружками в доме Зинки, но что было дальше, нечего не помнит. Однако Дмитрий не остановился на этом и пересказал дальнейшие события так, как они ему были известны со слов жены.
Кретов не мешал ему. Он смотрел в искаженное мукой лицо Бубенца. Ознакомившись с документами, осмотрев местность и поговорив с женщинами, Алексей увидел, что доказательства против Бубенца были очень шаткими. Но не в этом было главное. Главное было в том, что интуиция властно диктовала Кретову, что Бубенец не мог поднять руку на Лобова. С каждой минутой Алексей все более убеждался, что перед ним сидит не преступник, а случайно споткнувшийся человек. Теперь Кретову стало ясно, что прав старый узбек-охотник: убийц Лобова нужно искать в другом месте. Дмитрия Бубенца не было среди тех, кто приезжал в «Счастливое» на машине, обутой в трофейную шину. Когда Бубенец рассказал о том, как он, уходя, грозил Лобову, Алексей, пристально глядя в его глаза, подтвердил:
— Да. Эти самые ваши угрозы и являются веским доказательством против вас.
— Разве я не понимаю? — уныло согласился Дмитрий. — Конечно, меня засудят. Да и я сам любого бы засудил при таких доказательствах. Только обидно, что настоящие гады уйдут от расстрела, а люди будут думать, что Митька Бубенец гадом оказался.
— У нас, товарищ Бубенец, никого не засуживают, — поправил Дмитрия Кретов. — У нас судят преступников, и судят только по закону.
-
Чтобы дать возможность Бубенцу справиться с овладевшими им мрачными мыслями, Алексей достал портсигар и не спеша закурил. Бубенец от предложенной ему сигареты отказался.
— Расскажите мне, кто такие Жорка Рябый и Сивоконь? — снова приступил к допросу Кретов.
— А про Степку Запрометова вы все знаете? — взглянул исподлобья на Кретова Бубенец.
— Достаточно знаю, — улыбнулся Кретов.
— Ну и эти два не лучше Степки, — оценил Дмитрий своих вчерашних собутыльников. — Жорка имел пятнадцать лет за мухлевание с гирями и обсчет покупателей. Он до тюрьмы заведующим продуктовым ларьком работал. А Сивоконь был осужден на двадцать лет за убийство и грабеж квартиры. Оба они уверяют, что их оговорили, что они сидели невинно.
Пренебрежительный тон Дмитрия показывал, насколько он верил в невиновность Рябого и Сивоконя.
— На каком счету они в колхозе? Как работают?
— Заставишь таких работать, — пренебрежительно усмехнулся Бубенец. — Совсем они не работают.
— А на какие средства живут и даже пьянствуют? — сделал вид, что удивился, Кретов. — Воруют?
— Про воровство не слышно, — отрицательно покачал головой Бубенец, — Хотя, если разобраться, живут вроде как на ворованное. Колхозникам работать надо, на базар ездить некогда, а овощи поспевают и гниют. Вот Жорка с Сивоконем и возят овощи в город на продажу. Здесь возьмут за гривенник, а в городе продают за рубль.
— А как на это смотрит правление колхоза? — полюбопытствовал Кретов. — Мирится с ними?
— В правлении колхоза долго с ними возились, да видят, что все без толку, и плюнули. Выгонять из колхоза не решаются. Кляуз не оберешься. Они же амнистированные, к нам для трудоустройства присланы. Районный прокурор за них горой встанет.
— А вам они не предлагали сделать какое-нибудь доходное дельце?
Дмитрий опустил глаза. С минуту он молчал, видимо, колеблясь, говорить или не говорить, но затем, собравшись с духом, ответил откровенно:
— Когда хлеб возили в счет госпоставок — мы его возим без мешков, насыпью, и вешаем только на пункте, — Сивоконь предлагал с каждой машины по пути отсыпать мешка два- три. Из-за этого даже собрался грузчиком работать.
— Что вы ему на это ответили?
— Я ему сказал, чтобы он о таком и не заикался, если хочет по земле ходить.
— Как он реагировал на это?
— Сразу присох. Говорит, что пошутил.
— А другого ничего больше не предлагал?
— Нет. Больше ничего не было. Только это.
— Ну вот, видите, товарищ Бубенец, в какой грязи вас хотят утопить, — укоризненно заговорил
