Заговор, которого не было...

— 

Я имею в виду, вы хотели скрыть следы преступ­ления?

—

Да нет. Так, чтоб в глаза не бросалось. Там мало кто ходит, в лесосеке возле биохимкомбината. Слава у тех мест плохая. Химия. Один раз сосед туда кошку, что издохла, отнес, да поленился хоронить. На следующий день про­трезвел, решил похоронить, пришел, а от нее один скелет остался. Химия. Я и подумал, снежком забросаю и лады. Никто труп через пару дней не признает. И следов не оста­нется. Правильно?

— 

Может, и правильно. Не учел только, что зима да и комбинат вполсилы работает. Ладно, речь не об этом, даль­ше что делали?

—

А что? Дело сделал — перекур. Правильно? Покурил и пошел домой.

—

Дома жене что-нибудь рассказывали?

—

А зачем? Она спала. Я разделся, чаю попил и к жене под теплый бок.

Помолчали. Покурили. Михаил курил нервно, жадно затягиваясь, никак не мог преодолеть отвращение к чело­веку, сидевшему напротив. Муха, никчемный, безалабер­ный Муха со вторым малопочтенным именем «Клоп» проглядывал изъеденным химией черепом сквозь улыбаю­щееся миловидное личико лисенка, лишь слегка напрока­зившего, лицо Эдуарда Алиева.

Михаил загасил окурок. Ударил резко ладонью по столу. Алиев испуганно вздрогнул.

—

Значит, говоришь, чистосердечное признание?

—

А как же, гражданин следователь.

—

Пиши.

Алиев загасил окурок, приготовился писать.

«Чистосердечное признание.

Я, Алиев Эдуард, чистосердечно признаюсь в том, что убил Муху».

— 

Как написал? Нет, гражданин Алиев, ты пиши пол­ностью — имя, отчество, фамилия...

—

А не помню я его отчества.

—

Тогда фамилию полностью, что ты кликуху пишешь? Если по кликухе, то придется писать: «Я, Эдя Алиев, по кликухе «Ала», «замочил» Мухачева по кличке «Муха», а также «Клоп».

—

Хе-хе, вы

скажете, гражданин следователь.

— 

Пиши: «чистосердечно признаюсь в том, что я...», и дальше объясни свое неприязненное отношение к Мухачеву как причину убийства. Ты ведь правду мне показал?

—

А как же, истинную правду.

—

Учти, если неправду, то срок себе прибавишь. За дачу ложных показаний.

—

Правду, правду.

—

Тогда пиши спокойно.

Алиев чуть высунул изо рта в усердии кончик языка и написал: «...что убил гражданина Мухачева, отчества не помню, из-за того, что ненавидел его давно, так как он мне много принес вреда».

—

Написал?

—

Написал. Все, что было.

—

Распишись и поставь дату. Распишись. Свою подпись узнаешь?

—

А то нет?

—

Обрати внимание: вот протокол твоего первого доп­роса. Твой почерк?

-Мой.

—

Читай, ты показал, что, когда решил убить Муху, по­ехал к нему на автобусе, так как Мухачев, ранее живший в одном с тобой дворе, переехал с семьей в другой район го­рода. Так?

—

Так.

—

Но у тебя по времени нестыковка в рассказе вышла. И на мой вопрос, — не заезжал ли ты куда, по дороге к Мухачеву, ты показал, что «заезжал на улицу Сурикова, в район Дворца пионеров, к братьям...». Тут ты осекся и фамилии братьев не назвал. Но потом, когда протокол подписывал, решил, видно, что никто на твою оговорку внимания не обратит, и протокол, каждую его страницу, ты подписал. А мог бы вычеркнуть упоминание о братьях. Не вычеркнул... Подписал.

—

Ну и что?

—

А то, что в районе Дворца пионеров, на улице Сури­кова, дом 26, проживали на тот момент братья Ахтаевы — Роман и Вениамин. Вениамина в городе действительно не было. У него железное алиби. Он в это время, как мы выяс­нили, в другом городе преступление совершал. А вот Роман Ахтаев и его подельник Сергей Дробов в доме 26 по улице Сурикова были, были...

—

Ну и что?

—

...и ждали они там тебя. Ждали, когда ты привезешь к ним Мухачева. Ну, как, признаешь, что «заехал к братьям» и вместе с Романом Ахтаевым, одним из братьев, и Сергеем Дробовым вы повезли Мухачева убивать?

— 

Чего вам надо, гражданин следователь? Есть чисто­сердечное признание. Сажайте! Вам же надо на кого-то «жмура» скинуть. Вот он я...

— 

Эх... Эдя, Эдя... Есть у меня, на кого «жмура» скиды­вать. Вот, читай. У меня уже два «чистосердечных» призна­ния. Рома-то «малявы» написал и тебе, и

Дробову, чтоб на себя вину брали, чтоб его ни в коем случае не упоминали. Думал, видно, хоть одна да дойдет. А дошли, с нашей помо­щью, обе. А два «чистосердечных», считай, ни одного. По­тому что доверия у суда к твоим «чистосердечным» призна­ниям не будет, так что давай снова.

—

Серега на себя наговаривает, — неуверенно произнес Алиев.

—

Читай второй документ.

Алиев осторожно взял страничку ксерокопии:

«Протокол проверки показаний на месте.

28 мая 1990 г. г. Киров.

Я, следователь по особо важным делам прокуратуры г. Кирова младший советник юстиции Кирсанов А. С., с участием старшего прокурора-криминалиста прокуратуры Кировской области советника юстиции Кирсанова Б. П. в присутствии понятых Иванова А. Р., Веремеева П. Г., Меньшиковой А. Н. провели проверку показаний на месте подозреваемого

Дробова С. А. с его участием.

Дробов показал дом, где жил, дом, где к нему Алиев Э.А. привел покойного Мухачева. Он также рассказал, что они пили, как был одет Мухачев, какие имел приметы. И затем нарисовал на бумаге маршрут, по которому они втроем на­правились в район биохимзавода, где он бывал в детском возрасте и где многое изменилось с тех пор, так как раньше не было такого количества остовов от раскуроченных ма­шин. Там он показал место, где был убит Мухачев, место, куда был спрятан труп Мухачева, а также подробно расска­зал, как он и Эдуард Алиев убивали Мухачева.

На вопрос о неприязненных отношениях с Мухачевым, рассказал, что Мухачев всегда вел себя «как шкодник, как крысятник», что при дележе украденного за ним нужен был глаз, так как норовил украсть у своих, за что был не раз нещадно бит.

Был произведен следственный эксперимент, и Дробов подробно в деталях показал, как набрасывал на шею Мухачеву «струнку», как душил, как они вдвоем с Э. Алиевым наносили раненому и полузадушенному Мухачеву удары заточками, ногами.

Все действия

Дробова во время следственного экспери­ мента фиксировались на видеопленку.

Подписи сотрудников прокуратуры и понятых».