– Но послушай, ведь на самом деле перчатки могли оказаться в доме Рыбакова еще сто лет назад и пролежать там все это время.
– Нет, вряд ли. Скорее всего, Анна бросила их в прихожей, сразу же, как вошла. Какие сто лет? Зачем бы мужик потащил с собой в глушь вещи брошенной им женщины? Любому понятно, что их оставили недавно.
– Но перчатки никак не связывают Стрельникову с убийством, – настаивал Дрозд. – Анна может все отрицать. Да, она там была. Ну и что? Поссорилась с Рыбаковым и убежала, не тронув его пальцем.
– Верно, – неожиданно согласилась Света. – Но это понимаем мы с тобой. А с точки зрения Петра Ивановича, то есть с точки зрения человека, отчаянно покрывающего убийцу, перчатки привязывают ее к преступлению. В конце концов, Серафимович просто не мог уйти оттуда, не забрав их с собой! Именно это он и сделал.
Дрозд спихнул кота с листа бумаги.
– Перчатки, перчатки… – забормотал он, быстро водя по бумаге карандашом. – Черт, Светка, ты права! Тогда понятно, что за диалог мы слышали в театре.
Она вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что он рисует. Но мешало пуховое облако в лице кота Бронислава.
– Да! Я начала разматывать этот клубок именно с их диалога. Ведь все это выглядело так странно! Сначала шляпа, затем очки, и лишь потом – перчатки, в которые Петр Иванович вцепился, как пес в палку. Отчасти так оно и есть: он – верный пес, вернувший Анне ее вещь.
– Почему бы не сказать все открытым текстом? – спросил Дрозд, не отрываясь от рисунка.
– «Аня, я знаю, что ты убила Олега, и спасаю тебя от тюрьмы»? Петр Иванович не мог так поступить, не такой он человек. Он оставил ей путь к отступлению: вернул перчатки, намекая на то, что оставлять их там, где бросила она, не следовало. Но ничего не сказал прямо.
– Не хотел ставить ее в положение обязанной?
– Ну разумеется!
– Почему тогда просто не подкинуть их?
– Чтобы Стрельникова мучилась догадками, откуда они взялись? Боялась шантажа? Нет, он четко дал ей понять: я знаю, что случилось, и буду хранить молчание, но ты не обязана быть мне благодарной.
Дрозд кивнул, признавая ее правоту.
– А Стрельникова, значит, сыграла дурочку…
– Не исключено, что она просто не поняла, в чем дело. Может, начисто забыла о перчатках и о том, где оставила их! Но со временем, конечно, вспомнит и догадается, что имел в виду ее верный поклонник.
Дрозд отложил карандаш.
Света, не выдержав борьбы с любопытством, поднялась и посмотрела, что он изобразил. Рисовал Дрозд ужасно, с нарушением всех мыслимых пропорций и перспектив. Но удивительным образом в каждом его портрете, больше напоминавшем известное «точка-точка-огуречик», безошибочно узнавался прототип.
Вот и сейчас она увидела странную фигуру с многочисленными выпуклостями. Из фигуры торчали два уса. Один ус тянулся к перчатке, которую Дрозд изобразил раньше, над другим висело что-то, отдаленно напоминавшее пистолет.
И хотя в фигуре с палочками любой непредвзятый зритель узнал бы креветку, попавшую под асфальтовый каток, Света понимала, что перед ней Стрельникова.
– Сохраню-ка я этот шедевр, – решил Дрозд, любуясь портретом. – На стенку повешу. Смотри, как лицо похоже вышло.
Света молча подвинула лист к себе и дернула, отрывая ту часть, где был рисунок. Без улыбки глядя на Дрозда, она тщательно смяла бумагу, а получившийся комок швырнула в угол.
Кот Бронислав молниеносно слетел с тахты и погнал ком перед собой, поддавая ему то левой, то правой лапой.
– Может, тебе куклу вуду сделать? – спросил Дрозд, провожая взглядом свой шедевр.
– Пиццу мне сделай, – спокойно сказала Света. – Есть хочется.
Пицца оказалась отличная. Вонзив зубы в подрумяненную корочку, Света осознала, что не ела бог знает сколько времени, если не считать засохшего печенья у Вадима Петровича.
Дрозд достал кофе и выставил на плиту кастрюльку.
– Сваришь?
– На ночь глядя? – засомневалась Света.
Он махнул рукой:
– Плевать, все равно не засну. Какой-то бесконечный сегодня день. Кажется, что целый месяц прожил.
Пока Света варила кофе, он тихонько насвистывал. Глаза закрыты, вид совершенно отрешенный – кажется, вот-вот уснет.
– Какой тебе кофе, – тихо сказала Света. – Иди спать.
Лешка открыл глаза. Ни тени сна в них не было. Ясный, пристальный взгляд.
– Я думаю, – объяснил он. – Под свист удобнее размышлять.
– О чем?
– О Стрельниковой. Мы так и не выяснили, чем ты ей помешала.
Света поставила перед ним чашку и села напротив.
– Может, она просто очень глупая тетка? – задумчиво предположил Дрозд.
– И что из этого следует?
– Логику глупых людей сложнее всего понять. Она может быть как очень заковыристой, так и очень простой. Мы тут с тобой ломаем головы, а все дело, например, в том, что ты заметила у Олега ее портрет на стене.
– Я не замечала.
– Это пример, – подчеркнул Дрозд. – Допустим, ты даже не обратила на это внимания – портрет и портрет. А Стрельникова прошла сложным извилистым путем умозаключений и решила, что теперь от тебя нужно избавиться как от опасного свидетеля. Хорошая, кстати, идея – убийство по глупости. Представь, как мучился бы Шерлок Холмс, имей он дело с обычным идиотом.
Света потянула к себе его чашку кофе и сделала большой глоток.
– Знаешь, Стрельникова вовсе не показалась мне глупой. Конечно, она слушала только себя. Но при этом сделала несколько очень верных замечаний.
– Например? – заинтересовался Дрозд, наблюдая, как она отпивает второй глоток. – Нет, подожди с примерами! Кофе мой отдай.
– Вкусный!
– Знаю. Именно поэтому и отдай.
Света неохотно выпустила из рук горячую чашку.
– Стрельникова сказала, что если бы она фотографировала меня, то непременно в полыни.
Дрозд едва не поперхнулся.
– Чума, а не идея. У меня в детстве была дворняга, и мы ей на лето делали в конуру подстилку из полыни. Знаешь, почему? Ее горький запах отгоняет блох.
Света вскинула брови. Предложение Стрельниковой внезапно заиграло новыми красками.
Но, подумав, она решила, что никакого второго смысла Анна Васильевна в свои слова не вкладывала.
– Блохи ни при чем. Ей показалось, что полынь мне подойдет, и она была права.
– С чего ты взяла?
– С того, что единственная моя удачная фотография как раз та, где я сижу на фоне полыни. Между прочим, ты меня и снимал.
– А, помню! На каких-то задворках. Где же мы их нашли?
– Возле заброшенной стройки. Я тогда увлекалась всякими руинами.
– Да-да, и таскала меня с собой. Кстати, отличная фотография.
– По сравнению с остальными просто прекрасная! На ней хотя бы видно, что у меня есть глаза.
Света знала, что человека нефотогеничней ее надо еще поискать. Камера ее не то чтобы не любила, а
