взрослая, в ее возрасте пора определять главное в своей жизни и делать это самой. Самой и отвечать за свои поступки.
Она боялась. Пока только осматривалась: Джим привез ее в смешную квартирку где-то на окраине, в одном из тех районов, где она никогда и не была. Их называют «спальными», – Джим говорит, это потому, что тут все друг с другом спят, ведь заняться в этих пустынных бетонных пространствах людям больше нечем. Квартирка такая крохотная, хоть и двухкомнатная, и есть в ней все, что полагается для настоящей: «коридор», ванная – ой, смех один! – и «туалет». Чтобы сделать свои дела, приходится пятиться задом, словно заползая в свою раковину. Очень прикольно.
Джим просил ее ответить на звонки матери и не врать. Она так и сделала, только на один вопрос пока не смогла ответить: когда вернется.
Это была вторая проблема. Ее тоже предстояло самостоятельно обдумать и поступать соответственно. Дело было в том, что Джим не собирался задерживаться в этой квартирке. У него были деньги, и он отправлялся на поиски своего будущего дома. Прямо сегодня. Сейчас. А жилье готов был оставить ей – бесплатно, конечно, и на сколько она захочет. Да, этот Джим! Как же ей повезло! Возможно, – говорил он, – ему придется переночевать тут еще несколько раз, пока не найдется дом – Дом, – вот как произносил он это слово!
И она решилась на самостоятельную жизнь. Деньги, конечно, будет брать у матери, пока не найдет работу в офисе или дизайнером, – ей ведь много не нужно! Тем более за квартиру не платить… Точнее, тем менее! И поступит учиться на вечерний. В МГУ, на искусствоведа. Или в РГГУ, на худой конец. Отец поможет.
Вот такой клевый план. А что? Прикольно!
И жажда жизни – новой, своей, настоящей – наполнила Лолу, как пузырьки – шампанское.
Джим, целиком сосредоточенный на своем Доме, не слишком пока рвался соблазнять ее, и она решила первый вопрос так: отложить. Отложить до невозможности откладывать. Или еще до… А вдруг она встретит свою любовь? Сегодня, выйдя за яблоками? Без яблок жить она не могла. Завтра, в метро? В метро! Это просто супер, метро! Неужели и к этому аттракциону она когда-нибудь привыкнет? Или встреча ждет ее в университете – на лестнице, как тогда, в Сорбонне?
Лола уже оделась и смотрела на себя в зеркало у двери, готовясь выйти на неизведанные просторы Текстильщиков и заодно купить яблок и обезжиренного творога, когда в замке повернулся ключ. Вернулся Джим?
Дверь открылась. Напротив нее, через порог, стояли двое.
«Он!» – Лола уронила сумку. Алису она не узнала.
«Она!» – понял Саша Огнев и обнял свою Донну.
Алиса вздрогнула, будто повеяло холодом, и сказала привычно:
– Мадемуазель? – хотя была в родных Текстилях, где привыкла к другому, типа: «А это что за зверь? Подруга, ты чья? А ну, вали отсюда!»
– Я – Алиса Деготь, хозяйка этой квартиры, – продолжала она улыбаясь. – Вы не скажете, как ваше имя и нельзя ли поговорить с моим отцом? Он тут остановился, просил за ним зайти. Он еще здесь или мы разминулись?
Лола пробормотала что-то невнятное. Парень почему-то не смотрел ей в глаза, как прежде, на лестнице Сорбонны, а обнимал рыжую молодую даму – так Ло пришлось определить это недоступное и прекрасное, безусловно светское создание. Все пропало, – думала она. Ведь такие вещи понимаешь сразу.
– Разрешите, мы войдем? – сказала наконец Алиса, устав стоять на пороге. – Я хотела показать Саше свой родной дом.
Ло оставалось только посторониться. Из коридора, где она опустилась на шаткий стул у зеркала, все было отчетливо слышно. Да от нее никто и не пытался ничего скрыть. Даже напротив.
– Вот он, мой диван, – говорила дама. – На нем я пролежала весь тот год, что болела. Книг у меня нет, все брали в библиотеке. Ложись сюда, головой в угол. Смотри, отсюда видно окно, а в него – кусок стены, дерево – это ясень, еще вон тот скат соседней крыши и немного неба. Утром мелькают тени птиц, ночью встает месяц, и у самого его уголка – одна звезда, словно родинка у прекрасных губ. Вот и все. Собственно, здесь нечего больше показывать. Я сюда никогда не вернусь.
– Мадемуазель? – позвала она громко.
И Ло послушно возникла в дверном проеме, словно служанка.
– Мадемуазель, вы можете распоряжаться этой квартирой так, как условились с отцом. Мы с ним увидимся сейчас в другом доме, встреча уже назначена, и я подтвержу свое решение. Скажу, что познакомилась с вами и не против, чтобы вы тут… остановились, жили, посещали… Ну, словом, как вам и ему будет угодно. И удобно.
И, странно улыбаясь – то ли коварно, то ли смущенно, – она попрощалась, Саша – теперь Ло знала его имя – откланялся и вышел следом. Дверь захлопнулась.
Только тогда барышня поняла, что это была за улыбка.
Рыжая дама улыбалась торжествующе.
В вагоне метро, быстро миновав заплеванные остановки, ларьки и рынки своей родной стороны, Алиса сидела рядом с Сашей. Он был задумчив и молча держал ее за руку. «Вот и прекрасно, – думала Алиса. – Но как же все складывается! Нет лучшего сценариста, чем сама жизнь… Пусть эта девочка займет мое место – оно и в самом деле ее, не мое. Пусть поживет на свалке жизни, среди крыс, не все же там, на высотах». Впрочем, Алиса не знала подлинного имени дома Мергеня – «Унитаз». А знала бы, так еще больше удивилась бы судьбе – непревзойденному мастеру сюжетов.
Они встретили Джима у подъезда «Зоны К» – он ждал их на лавке. С юго-запада задувал ветер, гоня над рекой рваные тучи, и в просветы проникали бело-золотые лучи далекого ноябрьского солнца.
– Что с тобой? – спросила дочь. – Ты не заболел? Замерз? Нет? Красный какой-то…
– Здоров, как никогда. Только очень… Ты понимаешь, трудно выразить… Сам не понимаю. Побродил тут вокруг, пока вас дожидался, – дошел до Панорамы, посмотрел сверху на город, на реку, прошелся по аллеям… И вот – взволнован, очень взволнован. Так давно здесь не был – на Воробьевых горах, у этого здания… Да и был ли когда? Уж и не помню. Другое вспомнил, Алиса. Другое… И так ясно!
– Ну, пойдем, расскажешь. Будем пить чай, и расскажешь. И про твои планы. Не слишком резко изменились, а? Что случилось?
Они пили чай за круглым дубовым столом, из фарфоровых чашек начала века – самого короткого, Серебряного.
– Так что ты вспомнил? – Алиса уже рассказала о сюрпризе в Текстильщиках как о совершенном пустяке и готова была перейти к главному. К тому, что для нее было главным. И для отца, она знала.
– Вспомнил, когда у себя в Люблино голубей гонял, парней видел из МГУ. Студентов тогдашних. Видел, да, именно видел. Они с нами не якшались. Другая была компания. А я смотрел на них, смотрел… Что-то теперь с ними стало?
– Кто знает, – протянул Саша. – Это по факультетам. Кто с естественных, вот как мои родители, почти все в науке. Кто не спился, не пустил себе пулю в лоб, не помер от сердца, – те в науке. Даже кто уехал. А кто с гуманитарных – там другое.
– Ну, да ладно. Не в этом дело.
– А в чем? – спросила Алиса.
– Я приехал с деньгами. Хотел купить дом. Ну, то есть дом – отдельный. С участком. Поместье. Маленькое поместье. Сначала – в Штатах. А потом понял: только в Москве. Приехал, подумал – вижу, мне нужна квартира. Поместий в Москве мне не надо. Это мне не по деньгам. Но самая лучшая квартира в самом лучшем доме Москвы – годится. Да, только в этом городе, ведь здесь я гонял голубей на окраине – в пыльной, грязной, блатной дыре, в Люблино. Не в Америке же!
– А я уже купила, – не выдержала Алиса. – Только что!
– Ты?! А, ну да, конечно, у тебя гонорары… Почему бы и нет… А где?
– На другой стороне реки, на набережной. Отсюда, из кухонного окна, крышу видно. Хочешь посмотреть?
– А то?
