Петровиче хлопочет, чтобы его императором объявить вместо государыни.
— А чем же ему государыня не показалась? Или с великим князем связь какую нашел?
— Дядюшка, одна у него мысль: если государыню власти не лишить, всю Россию она тебе да Григорию Григорьевичу раздаст.
— Вот те на! Из-за нас одних?
— Только не выдавай меня, Алексей Григорьевич, дел таких в Тайной канцелярии множество. Государыня вас с Григорием Григорьевичем огорчать не хочет. Да и среди придворных толки идут — до меня ведь все доходит. И скажу тебе, дядюшка, государыня иной раз ручкой махнет, иной вроде призадумается. Сама слыхала, как про себя шептала, что делать что-то надо.
— А откуда Опочинин о происхождении своем доведался? Не от отца же своего названного?
— Служил с ним в одном полку корнет Батюшков. Батюшков и поведал, будто от своей покойной бабки, что во дворце служила, слышал. Отец-то его, генерал-майор Опочинин присягнуть готов, что ни о чем подобном не знал, не ведал.
— Говоришь, государыня от строгости отказалась?
— Мне сказала, что Батюшкова тайным судом признали вошедшим в умоисступление от пьянства и потому сослали навечно в Мангазею.
— Казнить, выходит, не захотела.
— Что ты! Сестру Батюшкова приговорила безысходно жить в своей деревне — она тоже бабкины рассказы слыхала. А вот Опочинина сослали в линейные гарнизоны безо всякого наказания. Будто бы за службу отца. Что ты присоветуешь, Алексей Григорьевич? Как на дело такое отзовешься?
ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Екатерина II, генералитет
— Что ж, господа, я готова склониться на ваши доказательства: России придется вступить в турецкую войну.
— Придется, ваше величество? Вы говорите об этом с обреченностью, между тем каждая война содействовала только славе государя, укрепляя его власть.
— Победоносная, не правда ли?
— Она и не может быть иной в наших условиях. Мы располагаем ста двадцатью тысячами войска, артиллерией и…
— Вы хотите польстить самолюбию императрицы, но забываете, что ваша государыня достаточно глубоко изучала историю. А это наводит не всегда на радостные размышления.
— Но победы Миниха в последней турецкой войне!
— Победы и неудачи. Вы забываете, как велики были потери в людях, а падеж лошадей вынудил фельдмаршала оставить часть артиллерии в Очакове — ее просто нечем было вывозить.
— А наши тогдашние союзники австрийцы поторопились вступить единолично в мирные переговоры с неприятелем.
— И это тоже. Но гораздо больше меня беспокоит, что обратный путь армии Миниха через Украину по безводной и пустынной местности под угрозой круживших по степи татарских орд оказался бедственным.
— Подобная ситуация была определена главным образом тем, что турецкий флот помешал доставке водным путем провианта и амуниции, а австрийцы терпели одно поражение за другим.
— А вот теперь напомните, какие именно крепости было решено оставить.
— Очаков и Кинбурн. Но в них и нельзя было дальше оставлять войска из-за множества болезней и недостатков. В них армия таяла, как доносил фельдмаршал, прямо на глазах.
— После этого вы мне говорите об успехах!
— Ваше императорское величество, не могу вам не напомнить, что как только Миниху была предоставлена свобода действий, а его армия усилена новым пополнением, он немедленно одержал блестящую победу при Ставучанах, которая привела к сдаче турками крепости Хотин. У Сераскира-паши была великолепная армия, намного превосходившая по численности части Миниха. Вели-паша атаковал Миниха одновременно с обоих флангов и тыла. Но Миних, перестроив свои части в три больших каре и окружив их рогатками, огнем отразил атаку и сам перешел в наступление. Такие решения остаются в анналах военной истории! Миниху удалось не только обратить противника в позорное бегство, но и захватить весь его лагерь. После такой победы Хотин смог продержаться всего лишь два дня. А потери турок! Целая тысяча убитых!
— Ваш урок истории убедил меня, с тем, однако, условием, что наши командующие примут во внимание ошибки тех далеких лет.
— Вы имеете в виду, ваше величество, регулярное снабжение армии?
— И нерешительность командующих. То, на что решался Миних, было совершенно недоступно, как мне говорил Ласси. Можно предусмотреть и другие ошибки, поскольку нашей армии придется проделать тогдашний путь: со временем турки вернули себе российские завоевания.
— Государыня, вы разрешите мне войти в состав этой армии?
— Вы намереваетесь воевать, Алексей Григорьевич?
— Это моя мечта, государыня.
— Я не буду возражать, коли на то есть ваша воля. А теперь давайте определимся с командующими. Насколько я поняла из предложенной мне записки, армию предполагается разделить на три части. Главная под начальством князя Александра Михайловича Голицына будет насчитывать более шестидесяти тысяч человек и соберется у Киева.
— Вторая, ваше величество, должна будет защищать наши южные рубежи от вторжений татар. Она расположится между Полтавой и Бахмутом при численности в сорок с лишним тысяч человек.
— Ее возглавит Румянцев.
— Что же касается третьей, сравнительно небольшой, — до пятнадцати тысяч — она предназначена для поддержки главной. И если на то будет ваша воля, государыня, ее может возглавить генерал Олиц. Вы довольны такими назначениями, государыня?
— Да, вполне, Алексей Григорьевич. Все это опытные военачальники, никогда не оставлявшие своих обязанностей. И, кстати, помнится, Миниху помешала еще какая-то эпидемия.
— Чума, ваше величество, но она в России не внове.
ПЕТЕРБУРГ
Дворец А. Г. Орлова
А. Г. Орлов, Ф. Г. Орлов, Г. Г. Орлов
— А, знаешь, Алеша, крепко ты огорчил государыню. Крепко.
— Огорчил? Это чем же?
— Не посоветовавшись, словом не обмолвившись, сразу в армию. Да при всех, так что государыня и потолковать с тобой не смогла.
— О чем толковать? Решил, значит, поеду.
— Так ведь и нам не сказался. Не в одночасье же придумал!
— А если в одночасье, не вижу разницы.
— Государыня уж и такой разговор повела: может, обиделся чем?
— Мне да обижаться! Время пришло, Гриша, и весь разговор.
— Вот о времени и речь: почему это, а не другое какое выбрал?
— Сам рассуди. Помнишь, Аннушка толковала, много дел противу Орловых в Тайном приказе.
