свинофермера, дела шли полным ходом. Свиноматки не бойкотировали победу капитализма в отдельно взятом селе и поросились обильно и вовремя. Курировавшийся Фролом подпольный водочный цех бесперебойно выдавал на-гора все новые декалитры суррогата, еженедельно отправлявшиеся на реализацию в мои питейные «стекляшки».
Были и кой-какие мелкие нововведения — пол в сарае фермер недавно плотно зацементировал, вбухав туда целую машину раствора…
Я подробно проинструктировал Фрола, осветив создавшееся угрожающее положение в банде и заручившись его полным одобрением планируемой акции. А значит, и действенной помощью по претворению ее в жизнь.
— Не журись, командир! — стискивая мне руку на прощание, пробурчал Фрол. — Обтяпаем! Дельце выгорит в лучшем виде! Не было такого, чтоб наглые бакланы законным ворам солнышко заслоняли. И не будет!
— Когда ты прекратишь, наконец, меня командиром величать? Западло!
— Извиняй, Монах! Дурацкая каторжанская примочка.
Вечером того же дня мы с Цыпой катались по проспекту недалеко от парка-дендрария, высматривая участкового Пилипчука. Капитан в это время обычно совершал променад, собирая нехитрую мелкую дань с «комков». А если без лишних прикрас — подаяние. После безвременной смерти Анжелы участковый окончательно спился, и бутылка-две на ночь ему были уже совершенно необходимы.
Можно, конечно, просто звякнуть к нему на фатеру и забить стрелку, но я вовремя просек, что хитрый хохол вполне успеет цынкануть о встрече Медведю, а это в мои планы никак не вписывалось.
Наконец, его сутуловатая фигура, облаченная в штатское, нарисовалась из-за угла. Шаркающая тяжелая походка, неприкаянно-блуждающий пустой взгляд почему-то вызвали у меня нечто похожее на жалость. С годами, по ходу, становлюсь сентиментален не в меру.
Цыпа припарковал «мерс» на стоянке и, когда Пилипчук поравнялся с нами, мы вышли из машины на тротуар.
Но капитан продолжал идти, даже не заметив двух поджидающих его людей. И вечерний полусумрак здесь был явно не при делах. Видать, участковый уже успел изрядно принять за галстук.
Мы бережно подхватили алкаша под локотки и увлекли его в высокие кованые ворота парка.
— Посидим на скамеечке, капитан, — пояснил я немного ошалевшему от неожиданности участковому. — Разговор есть.
— Совсем оборзели, хлопцы! — возмутился Пилипчук. — Евген, я же еще не затарился. Идти мне надо.
— Успеешь! Цыпа, сваргань-ка пузырек водки. Мухой! Как говорится, тут без поллитры не разобраться.
Капитан, уловив магически-завораживающее слово ВОДКА, вмиг перестал трепыхаться и уже без хипиша поплелся за мной к пруду, где мы и устроились на скамейке.
Уткам, должно, еще не наскучили теплые южные края, и гладь воды была необжито-тихой.
Вскоре появился Цыпа, за его широким офицерским ремнем рукояткой гранаты торчало горлышко бутылки.
Пилипчук засопел, вожделенно уставившись на талию моего телохранителя. Цыпа по натуре не садист, и посему, махом свернув винтовую шляпку, сунул «Смирновскую» в суетливо подрагивающие руки. Капитан, даже не поблагодарив, жадно присосался к горлышку, как теленок к сиське мамаши, блаженно прикрыв глаза и весело побулькивая.
Я не стал прерывать священнодействия спиртомана, отлично понимая, что, пока он не пресытится алкоголем, разговора у нас не получится.
Поклонение зеленому змию прекратилось лишь после того, как Пилипчук, чуть не задохнувшись огненной водицей, откинулся на спинку скамьи и натужно закашлялся. В бутылке осталась едва ли половина содержимого.
— Не бережешь драгоценное здоровьишко, капитан! — Я похлопал его по спине.
— Просто не в то горло попало.
— Я не о том. Слыхал, ты на Медведя стал пахать?..
— Не вижу криминала. Он же твой человечек.
— Не скажи, дорогой! Что положено Юпитеру — не положено его быку… И сколько он тебе отстегивает?
— Как и ты. Тоже прижимист, волчара!
— Выходит, поллимона с меня и поллимона с него? Неплохо устроился. И какие услуги успел ему оказать?
— Да никаких. Ей бо! — Язык участкового заметно заплетался. В быстро сгущающихся сумерках видеть его глаз я не мог, но был уверен, что расплывшиеся зрачки уже захватили всю радужную оболочку.
— Не крути луну, капитан. Ясно, что выложил ему обо мне все. Иначе он не стал бы платить. Логика простая. Ладушки! Я не в обиде. Каждый зарабатывает, как умеет. Жизнь-то все дорожает, одновременно падая в цене… Держи, хапни еще на дорожку. Пора тебе.
Участковый механически принял бутылку и снова забулькал. В натуре — пьет как мерин! Если б я влил в себя зараз этакую дозу, то тут же бы и сгорел. Если не от спирта, то от стыда уж точно.
— Хорошо, что сейчас весна, а не лето. Как считаешь?
— Ясное дело. Не так шибко жарко, — еле ворочая языком, пробормотал капитан и выронил бутылку. Потянулся поднять, но, не удержав равновесия, шлепнулся на землю и затих.
— Не поэтому. Весной темнеет гораздо быстрее. Цыпа, глянь, может, мент сам копыта отбросил на радость всем киоскерам?
Опровергая столь нахально оптимистичное предположение, участковый начал мирно похрапывать.
— Да, — согласился я сам с собой. — Это было бы слишком хорошо для правды. Действуй, Цыпленок!
— Евген, у него шпалер под мышкой болтается. Кажись, табельный Макар. Цепляем?
— Не стоит ментам лишние хлопоты доставлять. Пускай пушка при нем останется. Авось, утопленник за несчастный случай проканает.
Цыпа без труда подхватил обмякшее тело и отнес его к пруду. Послышался слабый всплеск, и черная вода благодарно сомкнулась, принимая в илистую глубину нового постояльца.
— Посидим, покурим, — я щелкнул крышкой портсигара. — Вдруг от холода очухается да и всплывет.
— Обижаешь, Монах! — Цыпа взял папиросу. — Когда нес, я клиенту сонную артерию слегка промассажировал.
— Каюсь, опять недооценил. Ну, тогда рвем когти!
Уходя, поднял осиротевшую бутылку и швырнул в воду, как по старой доброй традиции кидают прощальный ком земли в свежевырытую могилу.
Накануне
Как последний идиот, слонялся по квартире, не зная, чем заняться. Вроде, обо всем позаботился, учел любой возможный расклад. По таинственной науке нумерологии на завтра, день освобождения Тома, выпадала пятерка — непредсказуемый риск. Ну, чего-чего, а этого добра завтра ожидается даже с излишком.
Закурив, вышел на балкон. В вышине беспечно кучковались облака, выстраиваясь в какие-то странные фигуры и знаки, а внизу по центральной улице тек темно-грязный поток людей, одетых в рабочие спецовки. Очередная забастовка. Опять, наверно, какому-то предприятию за несколько месяцев задерживают выплату зарплаты. Зато в результате подобных «объективных» трудностей обычно
