покрепче держать руль.
— А тебе разве не кажется, что они прекрасная пара?
— Кажется… Но она здорово моложе, ей, по моей прикидке, нет и тридцати.
— Что касается мужчины, то он может этим только гордиться. Плохо, когда наоборот.
— Зверюга-то, видать, был что надо! Машину просто развернуло, я это видел своими глазами; сперва решил, что они попали в очень глубокую рытвину или случилось еще что-то вроде того…
— А мне было страшно стоять на дороге… зверь-то бегает где-то поблизости!
— Он уже сдох, это точно, ты разве не видела кровавый след — и довольно внушительный? А столько кровищи бывает, только если пробит череп.
— Не знаю, не знаю… Если он был способен сдвинуть с места такую машину… К тому же здесь могут быть и другие кабаны. Вдруг они захотят отомстить?
— Кабаны — вегетарианцы, они атакуют, только когда у них нет другого выхода. Впрочем… не советовал бы я тебе встретиться с таким кабаном, особенно если он ранен…
— Замолчи! Зачем ты меня пугаешь? Стоит мне подумать, что мы всю ночь проведем там, среди леса…
— В молодости нам очень даже там нравилось.
— Но тогда не было никаких кабанов. Я, по крайней мере, никогда ни одного не видала.
— А машине хоть бы что! Только тот удар… по бамперу. Я сразу подумал: радиатор! Потому что он первый в таких случаях принимает удар на себя… но ничего подобного, с ним все в порядке. Видно, удар пришелся выше. Зверя так шарахнуло, что черепушку проломило…
— То есть благодаря тому, что машина хорошая, да? Ты ведь сказал, это «кайен»?
— Да, только представь… Люди платят за то, что…
— Восемьдесят тысяч евро.
— Да, именно столько. Люди платят за марку и за прихоть иметь внедорожник, который способен забабахать двести пятьдесят в час, но уверяю тебя: чтобы ехать в гору, куда лучше «дефендер», а стоит он в три раза меньше… К тому же сейчас этим никого особо не удивишь — на улице видишь больше «кайенов», чем «опелей корса».
— Нам это не по карману.
— А я и не больно хотел бы! За такие деньжищи можно купить «девятьсот одиннадцатый», а он за пять секунд набирает сто километров.
— Ага!.. А куда ты воткнешь детей в своем «девятьсот одиннадцатом»?
— Детей мы стали бы возить в подержанной маленькой машине, которую я купил бы специально для таких случаев. Стояла бы себе в гараже, всегда чистенькая, и мы пользовались бы ею время от времени, чтобы… Что он делает? Почему едет так медленно? Что толку иметь такую машину, если…
— Они, наверно, сверяются с планом или… Зажги-ка лампочку.
— Не думаю, что Хинесу нужен еще какой-то план. Он столько раз здесь бывал!
— А если мы заблудились? И едем не туда…
— Как мы можем ехать не туда? Не пори чепухи.
— Ну не знаю! У меня очень плохая память, но… по моим воспоминаниям, здесь все было по-другому, не было… такого леса, такой чащобы.
— Деревья выросли, и появился заасфальтированный кусок дороги. В остальном все по-прежнему. Я помню каждый поворот.
— А дома? Разве тут не было домов? А сейчас я их вроде бы не видела… Ну скажи, ты видел хоть один дом?
— Дорогая моя, мне ведь, между прочим, приходится следить за дорогой. Не забывай: раньше мы приезжали засветло, а при свете дня все выглядит иначе. Скорее всего, тот поселок просто ликвидировали.
— Ликвидировали?
— Ну, снесли дома или… Да откуда мне знать! По-моему, он был построен самовольно.
— Слава богу, что впереди едет Хинес.
— А что тебе Хинес?
— Ну… не знаю… Мы хотя бы не одни здесь. Все это меня пугает… Так далеко и так темно! И небо затянуто тучами, правда ведь?
— Правда. А вообще, ничего умнее придумать было нельзя! Это я про Ньевес с этим ее романтическим юбилеем.
— Только не говори теперь, что сначала и тебе идея не пришлась по душе.
— Просто… есть во всей этой истории какой-то выпендреж. В двадцать лет еще ладно, но…
— А я еду с большим удовольствием. Волнуюсь, конечно, и так далее при мысли, что опять всех увижу.
— Всех?.. Ты полагаешь, что и Пророк рискнет пожаловать?
— Ньевес уверяет, что он приедет, она говорила с ним и он обещал быть. Но, признаться, плохо себе представляю…
— Может, и явится. Может, ему мало того, что он получил, и захочет добавки.
— Перестань! Я, например, страшно жалею этого парня… Мы плохо с ним обошлись. Иногда начинаю прокручивать в памяти всю историю и…
— Да ведь прошло двадцать пять лет! Кто об этом помнит?
— Он, думаю, помнит.
— Он-то уж конечно помнит и, если стал хоть чуточку более нормальным, во что мне плохо верится, должен быть нам благодарен, должен понять: такие вещи идут человеку на пользу — просто надо было стерпеть, а не устраивать скандал, как он сделал.
— …
— …
— Мне страшно понравилась девушка Хинеса. Такая приятная!
— Мне она тоже «очень понравилась».
— Я же в другом смысле говорю! Вы, мужчины… Мне она понравилась в человеческом плане, не знаю, как тебе объяснить… Чувствуется уровень… и вместе с тем она очень простая, совсем не важничает…
— Небось не принцесса!
— И Хинес тоже так хорошо держался… только немного рассеянный…
— Он испугался — они ведь чуть не перевернулись.
— Ему очень идет эта короткая бородка. Ты не обратил внимания? У него усы действительно переходят в бороду.
— Я уже давно перестал носить бороду. Слишком она густая получается. С возрастом… Нет, ты только посмотри! Почему они остановились?.. Да что там такое?
— Еще одна машина припаркована… Нет, смотри, две машины.
— Дорога… перекрыта! Дальше ехать нельзя.
— Да, вон там так и написано: «Замок Пеньяонда… Проезд запрещен».
— Тут довольно большая площадка, а эти идиоты все перегородили! Потом попробуй отсюда вырули!
— А дальше нам придется тащиться пешком?
— По всей видимости, да. В любом случае мы почти добрались до места. Думаю, тут и километра не осталось… вниз по склону.
— Доставай, папочка, фонарь.
— Чьи, интересно, это машины?
— Одна наверняка Ампаро.
— Которая из двух? «Хендай» или «триста седьмой»?
— Ну откуда мне знать? Ньевес сказала, что они приедут пораньше, чтобы все приготовить, — она, Ампаро и еще Ибаньес, что они доберутся вместе с Ампаро на ее машине.
— Тогда вторая принадлежит Уго. Значит, все собрались.
— Становись здесь, хватит вилять. Посмотри, эти уже припарковались.