прекращается. Все останавливается… Смотри, ремень не пристегнут.
— Вот почему… этот удар… Ведь авария-то, собственно, не была такой уж серьезной.
Хинес стоит у окошка водителя и о чем-то размышляет, что-то прикидывает. Ева в свою очередь медленно обходит машину, внимательно рассматривая ее и время от времени бросая взгляды по сторонам.
— Он совсем не был стариком, нет, не был… Это только из-за лысины кажется…
— Примерно как ты, — отзывается Ева, встав на цыпочки и глядя на Хинеса поверх машины.
— Как я?
— Ну, твоего возраста, я хотела сказать.
— Моего возраста… — задумчиво повторяет Хинес.
— Машина вроде бы даже ни разу не перевернулась.
— По всей видимости, так. Во всяком случае, ни одно стекло полностью не разбилось.
— Поэтому он цел…
— Кто?
— Ну он, — говорит Ева, показывая в салон машины. — Иначе туда давно пробрался бы какой-нибудь зверь и…
— Нет, окна закрыты… все…
— Наверно, там был кондиционер.
Напряжение постепенно спадает, чему способствует и отсутствие неожиданных открытий. Теперь Евина рука с пистолетом опущена вдоль тела, так что дуло смотрит в землю, но Ева то и дело с опаской озирается. Хинес же поглощен своими мыслями, на лице его при этом читается изумление.
— Непонятно только, почему он все-таки… не исчез? — спрашивает он растерянно. — Мы видели прорву машин, некоторые были совсем разбиты…
Ева наклоняет лицо к окошку со стороны пассажирского места. Собственно, ей даже не приходится особенно наклоняться — чтобы устоять, она опирается на крышу капота, потому что с ее стороны земля резко уходит вниз и подошвы скользят по траве.
— Может… может быть, — говорит Хинес, — мы уже покинули зону… воздействия…
Ева еще раз настороженно оглядывается по сторонам, словно воришка, задумавший что-то стащить, потом берется за ручку дверцы. Но пока не нажимает на нее.
— Не исключено, что в городе нам начнут попадаться люди…
— Хорошо бы заглянуть туда, внутрь, — говорит Ева. — Надо открыть хотя бы одну дверцу. На самом деле… было бы не лишним убедиться, что он действительно мертв.
— Ну уж живым он никак не может быть. Посмотри, какого цвета у него лицо.
— Отсюда лицо видно лучше…
Ева снова приближает глаза к стеклу и пытается как следует осмотреть салон. Ее левая рука опирается о крышу, а правая, в которой зажат пистолет, лежит на том, что осталось от зеркала заднего вида.
— Глянь-ка… там какой-то листок… за рычагом переключения передач и… одежда… пиджак.
Хинес обходит машину и останавливается рядом с Евой. Ноги его скользят вниз, и ему приходится покрепче ухватиться за крышу, так что машина вдруг покачнулась, словно лодка.
— Да осторожней ты! — кричит Ева. — Не дай бог перевернется прямо на нас!
Хинес старается понадежнее упереть ноги и двумя руками толкает кузов от себя.
— Что ты там говорила про какой-то листок?
— Там… лист бумаги, — объясняет Ева, слега отодвигаясь, чтобы дать место Хинесу.
Хинес приближает лицо к стеклу. Теперь ему лучше виден человек внутри, так как правая сторона лица осталась почти не поврежденной, к тому же голова слегка повернута именно в сторону Хинеса. Тот какое-то время внимательно смотрит через стекло, двигая головой, как недавно это проделывала Ева, но потом вдруг застывает на несколько секунд, затем очень медленно начинает пятиться назад, резко выпрямившись и глядя на машину так, словно увидел ее в первый раз.
— Что случилось? — встревоженно спрашивает Ева.
Хинес остановился в нескольких метрах от машины. Ясно одно: какая-то мысль целиком завладела им, но эта мысль пришла ему в голову лишь после того, как он изучил салон машины, и она не имеет ничего общего с тем не слишком глубоким, поверхностным любопытством, которое он проявлял до сих пор.
— Что? Что, черт возьми, снова случилось?
— Ничего… ничего… Просто… надо открыть дверцу, ты сама сказала, надо открыть…
Все это Хинес произносит, не отводя глаз от машины. Ева молча бросает на него быстрый взгляд, презрительно фыркает, а затем поворачивается и крепко нажимает на ручку.
— Видимо, заклинило, — говорит она, дергая все сильнее и сильнее, — после удара, кузов… — Ева кладет пистолет на капот и тянет за ручку двумя руками. — Она не должна быть заперта, — твердит Ева голосом, изменившимся от натуги, — заело…
И тут дверца неожиданно распахивается. Рука теряет опору, Ева отлетает назад и падает, сбивая Хинеса, стоящего сзади. Оба оказываются на земле, и им стоит труда подняться на ноги — в иное время это выглядело бы комично.
Наконец, когда они уже сумели встать — Ева чуть ближе к машине, чем Хинес, — в нос им ударяет характерный сладковатый запах, который через открытую дверцу потянулся наружу.
— Кажется, нет смысла проверять, дышит он или нет, — бросает Ева, зажимая нос рукой.
Но Хинес смотрит в салон, широко раскрыв от изумления глаза, смотрит пристально и неотрывно, почти не скрывая охватившего его ужаса. Мертвец, который сидит на водительском месте, даже не шелохнулся, несмотря на то что машину сильно качало, пока Ева боролась с дверцей. Рот у него слегка приоткрыт — это черная дыра без намека на белые полоски зубов. Полуопущенные веки позволяют увидеть затянутые смертной пеленой глаза. Тело лишено каких бы то ни было признаков жизни, и только в одежде — футболке с коротким рукавом, спортивных брюках и кричащего цвета кроссовках — осталось что-то от повседневности. Ева быстро поворачивается к Хинесу.
— Спокойно, спокойно! — говорит она, заметив ужас на его лице. — Это просто труп, это вовсе не живой покойник.
— Дай мне… дай мне, пожалуйста, его пиджак… он там, на сиденье.
— Пиджак?.. Зачем тебе понадобился его пиджак? Что-то опять взбрело в голову?
— Бумажник… документы, — говорит Хинес, как-то неуверенно указывая в сторону распахнутой дверцы, словно суеверный страх мешает ему самому приблизиться. — Наверняка в пиджаке лежит бумажник.
— Да объясни ты наконец, что тебе там понадобилось! — сердится Ева, но в гневе ее теперь чувствуется страх и нарастающая тревога.
— Не может быть! Этого не может быть! — вскрикивает Хинес каким-то жалобным, рыдающим голосом.
Ева делает шаг к машине, хватает с сиденья пиджак, резкими движениями ощупывает его и наконец натыкается на характерно вздувшийся карман. За считаные секунды она достает бумажник, открывает его, заглядывает внутрь и читает указанное в бумагах имя:
— Андрес Гомес Гарридо.
Хинес ошарашен, уничтожен. Он стоит с открытым ртом, влажная нижняя губа вяло отвисла, в глазах застыл ужас, кажется, он вмиг постарел на десять лет. Он тупо повторяет: «Не может быть! Не может быть!», словно все мысли его, избегая более страшных выводов, устремились в этот глухой тупик.
— Ты можешь наконец объяснить мне?.. — взрывается Ева, но тотчас замолкает — ее неожиданно посетило некое воспоминание, некое подозрение. — Погоди… Андрес… А не так ли звали?.. Неужели это…
— Он здорово изменился, — произносит Хинес скорбным тоном, — но… на самом деле… лицо… сразу показалось мне… и голова… форма черепа. Да он уже и тогда начал лысеть, в двадцать лет! Это было так дико! Мы над ним посмеивались… Посмеивались!
— Андрес! Этот Андрес и был Пророком? Это и есть ваш гребаный Пророк?.. И он помер!
Ева вдруг пришла в какое-то странное возбуждение, словно получила отличную новость. Она все еще
