полмили, Пландом-роуд, — мечта любого пьяницы: один бар за другим. Многие в Манхассете сравнивали Пландом-роуд с деревенской дорогой из ирландских мифов, по которой движется шумная процессия мужчин и женщин, накачавшихся виски. Баров на Пландом-роуд было так же много, как звезд на голливудской «Аллее славы», и мы упрямо гордились их количеством. Когда один из владельцев поджег свой бар на Пландом-роуд, чтобы получить страховку, полицейские нашли его в другом баре на этой же улице и вызвали на допрос. Тот приложил руку к сердцу, как священник, обвиняемый в поджоге креста. «Разве я бы смог, — спросил он, — разве кто-нибудь смог бы
Со своим любопытным делением на аристократию и рабочий класс, этнической смесью ирландцев и итальянцев и тесным кружком самых богатых семей в Соединенных Штатах, Манхассет был странным городом. Городом, где чумазые горбуны и карлики собирались на Мемориальном поле, чтобы поиграть в «велосипедное поло»; городом, где соседи прятались друг от друга за аккуратными живыми изгородями, но тем не менее знали все о судьбах и слабостях друг друга; где на рассвете все ехали на Манхэттен, но никто не уезжал навсегда, разве что в сосновом гробу. Хотя Манхассет производил впечатление маленького фермерского городка, а агенты по продаже недвижимости, как правило, называли его спальным районом, мы придерживались мнения, что это «барный» район. Бары служили местом встреч для групп людей с разными интересами. Малая бейсбольная лига, лига софтбола, лига боулинга, Юношеская лига — все они не только порой сталкивались в баре Стива, но и зачастую собирались в один и тот же вечер.
«Медный пони», «Веселый дом», «Свет лампы», «Килмедс», «Джоан и Эдс», «Вылетающая пробка», «Дом 1680», «Кабриолет», «Метка» — названия манхассетских баров казались нам роднее и ближе, чем названия улиц и имена основателей города. Продолжительность жизни баров была как периоды царствования королевских династий: по ним мы измеряли время и находили своеобразное утешение от осознания того, что как только закроется один бар, занавес поднимется над следующим. Как рассказывала бабушка, раньше старую поговорку, что дома пьют только алкоголики, в Манхассете понимали буквально. Если пить на людях, а не в одиночку, то это совсем не пьянство. Отсюда и бары. Великое множество баров.
Конечно, в Манхассете, как и в любом другом городе, многие бары представляли собой отвратительные заведения, где пьяницы топили в вине свои печали. Стив хотел, чтобы его бар был иным — безупречным. Чтобы он соответствовал разным настроениям Манхассета. Уютный паб, способный мгновенно превратиться в сумасшедший вечерний клуб. Семейный ресторан ранним вечером и таверна для простого люда ночью, где мужчины и женщины будут травить байки и пить, пока не свалятся под стол. Главная идея Стива заключалась в том, что «Диккенс» станет противоположностью внешнему миру. Он будет прохладным в жару и теплым с наступлением первых заморозков и до начала весны; чистым и хорошо освещенным, как уютная комната в идеальной семье, в существование которой мы все безнадежно верим. В «Диккенсе» каждый почувствует себя особенным, но никто не будет выделяться. Наверное, моя любимая история про бар Стива — это история про человека, который зашел туда, сбежав из ближайшей психушки. Никто не бросал на него косых взглядов. Никто не спрашивал, кто он такой, почему одет в пижаму и почему у него такой безумный блеск в глазах. Посетители бара просто приняли его в свои объятия. Ему рассказывали анекдоты и целый день приносили выпивку. Единственной причиной, по которой его все-таки попросили уйти, стало то, что он неожиданно и без всякого очевидного повода снял штаны. Но даже тогда бармены лишь мягко пожурили его, используя стандартное предупреждение: «П
Как и в случае любовной связи, успех бара зависит от совокупности многих факторов: подходящего момента времени, взаимного притяжения, грома среди ясного неба и, может быть, самого главного — великодушия. С самого начала Стив заявил, что в «Диккенсе» ко всем будут относиться с уважением, вместо бургеров подавать филе миньон с трехдюймовым суфле, наливать с верхом —
Будучи истинным сыном Манхассета, Стив верил в алкоголь. Спиртному он был обязан всем, что имел. Его отец, занимавшийся продажей пива «Хайнекен», умер, когда Стив был еще маленьким, оставив сыну небольшое состояние. Дочь Стива звали Бренди, моторная лодка называлась
У каждого из нас есть свое сокровенное место, убежище, где душа и разум очищаются, где чувствуешь себя ближе к Богу, к любви или к правде — чему бы ты ни поклонялся. И в радости, и в горе таким сокровенным местом для меня был бар Стива. Я открыл его для себя в детстве, потому питал к нему то особое благоговение, которое дети испытывают к местам, где чувствуют себя в безопасности. У кого-то подобные чувства вызывает школьный класс или детская площадка, театр или церковь, лаборатория или стадион. Или дом. Люди склонны привязываться к тому, что рядом. Если бы я вырос возле реки или океана, то, возможно, я боготворил бы водоемы. Но я вырос в ста сорока двух шагах от знаменитой американской таверны, а это совсем другое дело.
Конечно, встав поутру с постели, я не проводил каждую свободную минуту в баре. Я шел в мир, работал, терпел неудачи, влюблялся, валял дурака, страдал от неразделенных чувств и преодолевал испытания на прочность. Но благодаря бару Стива все события в моей судьбе были взаимосвязаны, так же как и люди, которые встречались на моем пути. Первые двадцать пять лет жизни каждый, кого я знал, отсылал меня в бар, подвозил меня до бара, шел со мной в бар, спасал меня из бара или уже был в баре, когда я туда приходил, словно ждал меня там со дня моего появления на свет. К последним относились Стив и его друзья.
Я, бывало, говорил, что в баре Стива обрел необходимых мне отцов, но это не совсем так. В какой-то момент бар сам стал моим отцом, десятки мужчин слились в один огромный силуэт, склонившийся надо мной, — необходимая альтернатива моей матери, игрек-хромосома к ее хромосоме икс. Мама не знала, что ей приходится конкурировать с мужчинами из бара, а мужчины не подозревали, что соперничают с ней. Но тем не менее они являлись живым олицетворением ее представления о мужественности. Моя мать считала, что быть хорошим мужчиной — искусство, а плохим — трагедия, как для всего мира, так и для тех, кто зависит от этого конкретного мужчины. Именно в баре у Стива я ежедневно убеждался в справедливости этих слов. В бар Стива приходили самые разные женщины, но, будучи мальчишкой, я замечал лишь невероятное количество хороших и плохих мужчин. Непринужденно слоняясь среди альфа-самцов, слушая рассказы солдат и бейсболистов, поэтов и полицейских, миллионеров и букмекеров, актеров и мошенников, облокачивающихся каждый вечер о барную стойку Стива, я вновь и вновь осознавал, как они отличаются друг от друга, и находил причины этим различиям.
Урок, жест, историю, философию, отношение — у каждого из мужчин в баре Стива я что-то позаимствовал. Я был специалистом по краже личности, когда это преступление еще не считалось таким серьезным. Я стал саркастичным, как Атлет, манерным, как дядя Чарли, грубым, как Джо Ди. Мне хотелось быть солидным, как Боб Полицейский, и невозмутимым, как Кольт, и я оправдывал свои приступы ярости, убеждая себя, что они не хуже праведного гнева Вонючки. В конце концов, общаясь с друзьями, родителями, начальством, даже с незнакомцами, я научился перевоплощаться в тех, кого встречал в баре «Диккенс». Бар выработал у меня привычку видеть в любом человеке, с которым сводила меня судьба, наставника и личность, и я благодарю бар и в то же время корю его за то, что сам я превратился в отражение или в искаженный образ всех этих людей.
Завсегдатаи бара обожали метафоры. Один пожилой любитель бурбона поведал мне, что человеческая жизнь состоит из гор и пещер — гор, на которые мы должны взбираться, и пещер, где мы прячемся, когда не можем преодолеть горы. Для меня бар являлся и тем и другим. Самой уютной пещерой и самой опасной вершиной. А его посетители, хотя они и были в душе троглодитами, стали моими шерпами.[3] Я любил их искренне, и, думаю, они это знали. Хотя они повидали всякое — войну и любовь, славу и бесчестие, богатство и нищету, — мне кажется, они никогда не
