лягу спать.
— Серьезно? — удивилась она. — Чувствуй себя как дома. Если тебе что-нибудь понадобится, мы в кухне.
Действующая ванная была в другом конце квартиры. Чтобы попасть туда из моей спальни-туалета, нужно было пройти через кухню. Завернувшись в полотенце, я скромно улыбнулся Магдалене и пошутил с ее парнем.
— Просто проходил мимо, — произнес я.
Тот не ответил.
Я включил горячую воду на полную мощность и присел на край ванны, пока та наполнялась. «Джимбо сейчас, наверное, в „Пабликанах“, — подумал я. — Дядя Чарли открывает самбуку. Генерал Грант закуривает свою первую сигару за этот вечер, а Атлет переключает каналы телевизора в поисках хорошего матча. Кольт, наверное, в телефонной будке, Шустрый Эдди и Агнесс заказывают ужин, Вонючка мечет ножи для мяса в ленивых мальчишек, убирающих посуду». Я посмотрел в зеркало над раковиной. Перед тем как мое лицо поглотил пар, я спросил себя: «Возможно ли это и разумно ли — тосковать по бару?»
Я встал под душ. Горячая струя немедленно открыла мои поры и расслабила сознание. Я подставил лицо под струю воды и вздохнул от удовольствия. Сквозь шум воды послышался крик. Тетя Рут. Ну конечно! Она проследила за Джимбо и теперь была здесь, в ванной. Я тоже закричал, как Джанет Ли.[104] Отпрыгнул назад, поскользнулся и потянулся к занавеске, чтобы удержать равновесие. Сорвав ее с петель и согнув перекладину, на которой она висела, я выпал из ванны на пол, уверенный, что сломал локоть. Подняв глаза сквозь клубы пара, я увидел на рассекателе душа попугая размером с шимпанзе. Он расправил свои крылья с таким звуком, будто открылся зонтик.
Я завернулся в полотенце и побежал в кухню.
— Я забыла рассказать тебе про Хьюго, — сказала Магдалена, покусывая ноготь на большом пальце.
— Хьюго?
— Хьюго живет в ванной. Он любит пар.
Абсолютно мокрый, прижимая полотенце к талии, я попросил ее убрать Хьюго из ванной комнаты.
— Я не очень комфортно себя чувствую голым в ванной, наедине с диким животным, у которого клюв как разделочный нож!
— Честно? — удивилась она. — Я не могу этого сделать. Хьюго живет в ванной.
В поисках помощи я взглянул на ее парня. Безрезультатно.
Я отправился прогуляться, а когда вернулся, Магдалена с парнем ушли. Однако Хьюго все еще был там. Я просунул голову в ванную комнату, и он злобно взглянул на меня. Я чувствовал, что он рассержен и взбешен оттого, что я собирался его выселить. Я лег в постель, но не мог заснуть, потому что меня мучили кошмары с кричащими тетями и попугаями.
Войдя в отдел новостей с коробкой бутербродов, я услышал, как синоптик по телевизору говорит, что в Атлантическом океане назревает крупный шторм. «Ураган „Хьюго“», — уточнил синоптик. Я посмеялся над собой. Наверное, я ослышался. У меня в голове был сплошь Хьюго. Потом синоптик повторил: «Ураган „Хьюго“ крепчает, сгущаясь над Атлантикой». Что именно сейчас пыталась сказать мне Вселенная?
В ту ночь я спал плохо, а когда проснулся, незнакомая женщина варила на кухне кофе. Мать Магдалены, догадался я. Она плохо говорила по-английски, но мне удалось понять, что она в спешке покинула Пуэрто-Рико. Почувствовала приближение урагана.
В течение нескольких следующих дней я читал о «Хьюго», следил за его продвижением, беспокоился о хаосе, к которому он может привести. Я не знал, почему шторм превратился для меня в навязчивую идею, почему я боялся его так же, как люди, жившие в прибрежных домиках на сваях. Может, дело было в недосыпе, может, в том, что жил я в туалете, или в том, что я принимал душ в атмосфере страха, но ураган «Хьюго» поглотил мою жизнь целиком. Шторм поднял со дна все мое недовольство из-за Макграу, тети Рут, Сидни и «Таймс» и закрутил в бешеном вихре. С утра до поздней ночи я не мог думать ни о чем, кроме «Хьюго».
Когда «Хьюго» выплеснулся на берег в конце сентября 1989 года, я был в «Таймс»: читал телеграммы, проверял обстановку по телевизору как копировщик для Национальной метеорологической службы. Я оставался в отделе новостей до полуночи и смотрел Си-эн-эн, а когда дворники начали пылесосить, пошел в квартиру Магдалены и стал смотреть телевизор с ее матерью, которая была так же потрясена, как и я. Даже Хьюго, казалось, был потрясен «Хьюго». Слыша, как его имя снова и снова повторяют по телевизору, попугай начинал неистово кричать. С его криками, завываниями ветра и стонами матери Магдалены по-испански это была совершенно душераздирающая ночь.
Когда на следующее утро тучи над Южной Каролиной рассеялись и было объявлено о масштабах ущерба, я скорбел по всем, чьи жизни и дома унес шторм. Хотя сочувствие — вполне естественное состояние, то, что испытывал я, было чем-то другим, чем-то иррациональным и несоизмеримым. Мне пришло в голову, что я, возможно, на грани срыва.
Через несколько дней после того, как разразился «Хьюго», мы снова смотрели телевизор с матерью Магдалены, пили виски и непрерывно курили, когда я заметил, что у нас кончились сигареты. Я пошел в супермаркет купить новую пачку и по пути зашел в бар. Шел сильный дождь, остатки «Хьюго» теперь заливали Нью-Йорк-Сити. Вернувшись в квартиру, я обнаружил гостиную в руинах: мебель сломана, подушки на диване разорваны, по деревянному полу разбросано битое стекло. Я позвал мать Магдалены и услышал всхлипы из спальни. Она лежала на животе на полу спальни, в которой царил беспорядок. Я присел рядом с ней на колени и спросил, все ли с ней нормально.
— Я всем звонить, — ответила она. — Никого нет дома. Никто меня не любить.
Она держала телефонную трубку в одной руке, записную книжку в другой и дрыгала ногами, как ребенок, бьющийся в истерике.
— Это
— Я всем звонить, — заплакала она, и тушь растеклась по ее щекам. Она бросила записную книжку об стенку. — Всем на меня наплевать!
Испытав облегчение оттого, что на нее никто не напал, я пошел в кухню принести нам обоим по стакану воды. Я услышал, как женщина продолжает бить стекло, и сообразил, что она может себя поранить. На холодильнике был номер телефона парня Магдалены. Я позвонил и сообщил девушке, что ее мать плохо себя чувствует, и посоветовал ей прийти домой. Она не стала спрашивать, что случилось, и я предположил, что мать выкидывает такой номер уже не в первый раз.
Пришла Магдалена со своим парнем, который пассивно стоял в углу, пока та подбиралась к матери.
— Мама? Мама, что случилось?
Теперь ее мать что-то бормотала. Магдалена набрала девять-один-один, и вскоре квартира наполнилась полицейскими и санитарами. Они осмотрелись и, возможно, заметили, как и я, что разрушенная квартира напоминает кадры, которые целый день мелькали по телевизору.
— Кто вы? — спросил меня полицейский.
— Я снимаю туа… свободную спальню.
Все смотрели на женщину, находившуюся в прострации, рвущую свою записную книжку на кусочки, которые она потом рвала на еще более мелкие части. Полицейский спросил у нее, что случилось, и она повторила то, что говорила мне. Она позвонила всем, кого знала, потому что хотела с кем-нибудь поговорить об урагане «Хьюго», но никто не брал трубку.
— Вы хотите, чтобы ее отвезли в больницу? — спросил полицейский Магдалену.
— В больницу? — закричала мать. — Ни в какую больницу вы меня не возить, долбаные негритянские придурки!
Это стало последней каплей. Полицейские сделали гигантский шаг назад, и санитары набросили на женщину смирительную рубашку. Она билась, вырывалась, сражалась с ними, но через десять секунд ее крепко связали. Хьюго каркал, Магдалена плакала, ее парень не проронил ни слова, а я суетился рядом, когда санитары подняли мать Магдалены и унесли ее через дверь, как елку на следующий день после
