сама Екатерина Медичи. Она ведь понимает, как это опасно для ее детей. Гизы нужны ей были как оппозиция протестантам, теперь они стали опасны, и король принял свои меры во избежание усиления могущества Лотарингского дома.
И Монморанси загадочно улыбнулся при этих словах.
— Что же предпринял король? — живо спросил адмирал. — Удалил Гиза?
— И да и нет. Оба, дядя и племянник, сами ретировались, причем весьма поспешно, ибо жизни Гиза-младшего угрожала смерть. Узнав о шашнях сестренки, король приказал убить его, а принцессу Марго просто-напросто выпорол, запретив ей впредь заниматься чем-либо подобным.
— Выпорол? — вскинула брови Жанна. — Как же он это сделал?
— Очень просто: ей приказали прийти в зал, где ее уже поджидали сам король и его матушка. Они закрыли за нею двери, сорвали с нее одежду и нещадно исколотили бедняжку, причем лупили, не стесняясь, по самым интимным местам. Бедная принцесса целую неделю после этого не могла присесть, чтобы не охать и не ахать при этом.
Все присутствующие сдержанно посмеялись, услышав такие пикантные подробности.
— А Гиз? Что же предпринял он в ответ на это?
— Он просто-напросто бежал из Лувра и заперся в своем особняке. А когда узнал, что его хотят убить, тотчас объявил о своей свадьбе с Екатериной Клевской, дочерью герцога Неверского.
— Так, так, — протянула Жанна. — Значит, Гиз-младший женится. Когда же свадьба?
— Она состоится со дня на день. Король, кажется, успокоился, а его матушка даже выразила желание почтить своим присутствием молодую чету на их бракосочетании.
— А что же кардинал, его дядя? Насколько мне представляется, он был бы рад такому союзу, а поскольку его племянник попал в опалу, то и он окажется там же?
— Кардинал уехал в Реймс, поближе к своим владениям. Там он чувствует себя в безопасности и будет ожидать, покуда пройдет гнев короля.
— Почему же до сих пор толстушку Марго не выдадут замуж за какого-нибудь суверенного государя? — внезапно спросил Конде. — Ведь, кажется, возможностей для этого предостаточно, взять к примеру Филиппа II. Или Екатерина Медичи не хочет строить счастье своей младшей дочери на прахе старшей?
— Ему не нужна французская принцесса, он удовольствовался старшей дочерью императора Максимилиана, а королю Франции оставил младшую. Надо было видеть при этом злость мадам Екатерины. Возможно, в пику Филиппу она и решила заключить мир с гугенотами. Пусть позлится, не будет своевольничать. Да и то сказать, мало того, что этот фанатик угробил дочь Екатерины Елизавету, он еще и обрек на смерть в тюрьме своего сына дона Карлоса, на которого королева-мать тоже имела виды.
— Я всегда считала его чудовищем, — с негодованием воскликнула королева Наваррская. — Меланхолик! Черный рыцарь печального образа! В своем слепом поклонении вере он готов шагать по трупам друзей и врагов, лишь бы это было угодно другому фанатику — Пию V. А императору я все же напишу: где были, в самом деле, его глаза? Отдать свою дочь в жены этому врагу всего живого на земле!.. Простите, коннетабль, я перебила вас. Какие же еще партии рассматривались для принцессы Валуа?
— Были планы выдать ее замуж за дона Себастьяна Португальского. Однако посланные туда эмиссары нашли, что этот ипохондрик еще более туп и невежественен, чем Филипп II. А поведение его было настолько странным, что объяснить сие можно было лишь помутнением рассудка, так что вариант этот не отпал.
— И бедная принцесса, невзирая на такое обилие женихов, осталась в девках! — не сдержался Генрих Наваррский. — Им надо было выдать ее замуж за родного брата Анжу, вот была бы семейка! Настоящие Валуа! Бедная мадам Екатерина, мне ее искренне жаль. В Лувре, наверное, не осталось ни одной постели, в которой не валялась бы эта шлюха, вполне достойная своей мамочки, переспавшей со всеми итальянцами, которых она привезла с собою из Флоренции.
— Самое интересное, сир, в том, что королева-мать как-то доверительно шепнула мне, что мечтает выдать свою дочь замуж за…
— За кого же? — живо заинтересовался Генрих.
— За вас, сир. Этим она думает навсегда примирить обе враждующие партии, доказав этим самым свою искренность в отношении договора с протестантами, что, по ее мнению, должно обеспечить на веки вечные мир в королевстве. Этот пункт, кстати, оговорен и в мирном договоре.
Генрих от души рассмеялся, потом, взглянув на серьезное лицо матери, сразу осекся и воскликнул:
— А обо мне она при этом подумала? Каково мне будет обнимать свою супругу после липких и грязных пальцев придворных волокит ее матери?
— Соображение безопасности и благосостояния государства должно быть выше личных соображений, сир. Таковы законы как внутренней, так и внешней политики любой страны. На этом, в конце концов, и стоят троны европейских держав. Однако вам рано еще беспокоиться по этому поводу, королева- мать только намекнула, но ничего пока не решила.
— То, что вы сообщили, герцог, весьма любопытно и заслуживает внимания, — внезапно произнесла Жанна. — Мы с сыном подумаем об этом, и к тому времени, как мадам Екатерина соизволит сделать нам предложение, у нас будет готов ответ.
— Ты это серьезно, мама? — спросил Генрих.
— Не знаю, — неуверенно ответила она, — я тоже еще ничего не решила. Но у нас с тобой еще будет время поговорить об этом. Так кто же предложил Карлу в жены младшую дочь Максимилиана? Неужто сам император? Впрочем, я догадываюсь: дело рук Филиппа.
Монморанси с интересом посмотрел на королеву:
— Как вы догадались, ваше величество?
— Я не была бы королевой Наваррской, если бы не поняла этого. Король Испанский не желает терять родственных связей с домом Валуа; таким образом, он хочет воздействовать на Францию и сделать ее раз и навсегда католической державой. Нам необходимо что-либо противопоставить этому, и если мадам Екатерина имеет свои планы в связи с обручением ее дочери, то у нас они будут свои, направленные на поддержание нашей веры в противовес католической. И она внимательно посмотрела на сына:
— Ты понимаешь меня, Генрих? Готов ли ты пожертвовать собой, коли будет согласие королевы- матери и короля на эту свадьбу?
Генрих помолчал, потом повернулся к брату:
— Ну что, Конде, возьмем в жены дочку Генриха II? Заодно породнимся с коннетаблем Монморанси, ведь Диана де Франс тоже дочь короля Генриха.
Конде оглядел всех по очереди, помедлил с ответом и неожиданно произнес:
— Если только это не ловкий ход, чтобы отравить будущего главу протестантов в собственном доме, а заодно и устранить первого претендента на престол.
В зале повисло тягостное молчание. Нельзя было не признать справедливость слов Конде, и каждый по-своему думал теперь над тем, что он сказал.
Молчание нарушила Жанна:
— Вы слишком сгущаете краски, Конде. Вряд ли она решится на это.
— Она может решиться и не на такое, — поддержал Конде адмирал. — Разве не испытали вы на себе коварство Екатерины Медичи? Разве не известна вам ее лживая и вероломная натура? Конде прав: тут есть над чем подумать.
— Хорошо, — нахмурилась Жанна, — остановимся пока на этом. Предложение заманчивое, но в то же время и опасное. Подождем событий. А герцог Монморанси, надеюсь, будет нас информировать о том, что предпринято в отношении предстоящей женитьбы, если, конечно, королеве-матери не вздумалось таким образом пошутить.
— Ваше величество, я буду держать вас в курсе всех событий, касающихся этого дела. Вы будете сразу же извещены мною о малейших изменениях в планах королевы-матери. Слава богу, она мне еще доверяет, недаром сделала коннетаблем. Кроме того, у меня есть другие каналы, например, моя жена Диана, которую любит и почитает ее приемная мать.
Жанна кивнула:
