Любовные похождения сблизили их уже много лет назад, но ни одна не претендовала на главенствующую роль на этом поприще, как это почти всегда случается у женщин.
— Говорят, ты порвала с Бовилье? — спросила Генриетта Неверская. — Ради Гиза?
— Не только, — ответила Марго.
— Как! Ты предпочла Гиза кому-то другому? А сама говорила, что лучше него никого не найти.
— Я не имела в виду пылкость и страсть. Гиз — идеал настоящего мужчин; таких, как он, при дворе нет и не будет: высок, строен, благороден, честолюбив, горд и отважен — не то что все остальные. У Ла Моля этих качеств нет, но он хорош в постели. «In optima forta»[54].
— Лучше, чем все остальные?
— По крайней мере, не уступит никому.
— Даже Гизу?
— Даже ему.
— Значит, твоего нового любовника зовут Ла Моль? Да ведь он дамский угодник и волокита, который не прочь заглянуть под каждую юбку, к тому же, говорят, ему за сорок. Фи, Марго, ты стала страдать дурным вкусом.
— Он пылок и страстен, а мне этого сейчас очень не хватает.
— Твой муж не дает тебе все это?
— Пытался, да у него ничего не получилось.
— Наверное, ты была холодна с ним в первую ночь?
— Попробовала бы ты спать с мужчиной, от которого воняет луком и чесноком.
— Бр-р… А от Ла Моля?
— Этот благоухает духами.
— Неужто это приятнее, чем запах настоящего мужчины?
— Судить об этом можно двояко, но пусть им наслаждается де Сов, Эта дама неразборчива ни в чем: ни в запахах, ни в характерах, ни во внешности самих мужчин. Было бы весьма затруднительно сказать, каким по счету является у нее мой муж.
— Ты говоришь об этом так спокойно, будто рассуждаешь о том, сколько перьев на шляпе у твоего нового кавалера.
— Какое мне дело до его любовных похождений? — передернула плечами Марго. — Они ни в малейшей степени не затрагивают ни меня, ни моей чести, так же как его не беспокоят мои романы. С той самой первой ночи мы не спим с ним, ты же знаешь.
— И все же я бы не сказала, что вы с ним враги.
— Отнюдь нет. Хорошие друзья, ставшие жертвой политических интриг моей матери, но не более. А на мои любовные приключения он смотрит совершенно равнодушно потому, что, «pro primo»[55], я дважды спасла ему жизнь.
— Ты? Когда же это?
— В Варфоломеевскую ночь его чуть было снова не убили, но он спрятался под пышными юбками своей жены.
— А во второй раз?
— Когда мать потребовала от меня отказаться от брака, потому что фактически он не имел места. Брак расторгли, и это означало бы смерть Генриха. Но я изобразила этакую наивную простушку и сказала матери, что не понимаю, о чем она говорит. Она дала мне мужа, и я хочу, чтобы так оно и осталось.
— Ну, a «pro secundo»[56]?
— Генрих легкомыслен, из него не получится ревнивого мужа, потому он и прощает мне все.
— Значит, ты не относишься к нему враждебно и не желаешь ему зла?
— Конечно, нет. Но мне искренне жаль его, ведь он в плену, и королевство теперь не скоро дождется своего короля.
— Если так, то почему же ты закрываешь глаза на то, что любовницей твоего мужа является эта де Сов, про которую каждый знает, что она шпионка Екатерины Медичи? Ведь в объятиях этой дамы твой муж наверняка выболтает какие-то тайны, связанные с его освобождением отсюда, а что замыслы и тайны эти существуют, думаю, ты и сама догадываешься. Не таков человек Генрих Наваррский, чтобы не мечтать улизнуть из Лувра и оказаться на свободе.
— Согласна с тобой, но Генрих достаточно умен и осторожен, чтобы допустить оплошность. К тому же, выбери он другую пассию — и та окажется шпионкой моей матери. Их у нее хоть пруд пруди. Пусть уж остается с этой, во всяком случае, у него не будет двусмысленностей в обращении с нею, ведь ему тоже известно, что Шарлотта де Сов ревностно служит мадам Екатерине.
Генриетта усмехнулась:
— Заметь, и это ее вполне устраивает. Ты не задумывалась, почему?
— Я знаю. Потому что планы матушки в отношении мужчин вполне отвечают похотливой натуре Шарлотты; тебе ведь хорошо известны ее жадность и ненасытность в любви.
— Еще бы! В ее постели перебывали все, начиная от короля и кончая простым лакеем. Она для всех одинаково угодливо раздвигает ноги и за одну ночь может поменять до десяти мужчин кряду.
Маргарита вытаращила глаза на подругу:
— Ужели это возможно? Кто тебе сказал?
— Ее камеристка. Она сама приводила их одного за другим в ее спальню.
— Кто же они были, эти безумцы, не подозревающие один о другом?
— Тебе интересно? Я могу назвать их имена: Франциск Алансонский, король Наваррский, граф Д'Амбуаз, принц Конде, граф де Матиньон, Генрих де Гиз, мсье де Ла Моль…
— Как, и Ла Моль тоже?
— А чем он хуже других? Если мужчина получает записку недвусмысленного содержания, то разве может его удержать что-либо от посещения дамы, даже если у него и есть уже любовница, а сам он прекрасно знает, что с минуту тому назад ее телом владел другой?
— Ты права, Анриетта, — вздохнула Марго. — И если мы сами порою бываем такими, чего же мы хотим в таком случае от мужчин?
— Вот именно. Но с баронессой это было всего лишь раз, да и то оттого, что она заключила со мной пари.
— Вот как? Любопытно, кто же проиграл?
— Разумеется, я. Хотя и предупреждала любовников, что они явятся на смену один другому.
Маргарита рассмеялась:
— И что же, велик был проигрыш?
— Пустяки, всего-навсего перстень с изумрудом.
— Да, но теперь-то уж о ней этого не скажешь с тех пор, как появился постоянный любовник в лице моего мужа.
— Я, было, тоже так подумала вначале, но за несколько монет ее камеристка поведала мне, что на столике у ее госпожи лежит список мужчин, которых она чередует еженощно, так что каждый из них по- своему рогат. По-видимому, ей понравились условия нашего спора.
— Какие же ветвистые рога, вообрази себе, должны быть теперь у ее мужа, государственного секретаря барона де Сов?
И обе подруги громко и от души рассмеялись.
— Настоящая гетера, просто Мессалина[57]! — воскликнула Марго и тут же спросила: — Но Ла Моль? Он все еще посещает ее?
Генриетта кивнула.
— Кажется, — протянула Марго, задумчиво глядя на языки пламени, лизавшие поленья, — ему доставляет удовольствие чередовать свои ночи? Сегодня он спит с баронессой, а завтра с королевой Наваррской!
— По-видимому, такое положение дел его вполне устраивает, — ответила герцогиня.
— Его, но не меня! — вспыхнула Маргарита, и взгляд ее стал зловещим. — Он клялся мне в вечной любви; такую же клятву он, по-видимому, давал и ей!
— Что ты хочешь, Марго, ведь мы живем при французском дворе, где клятвы придворных в любви
