рублей! Туфли все в бриллиантах — за четыреста… Мы вам с Ленькой скажем, как туда доехать, вы хоть приоденетесь…
Дина Рубина с Иртеньевым зашли пообедать в ресторан «Петрович». Они подозвали официанта и попросили им принести что-нибудь в пределах шестисот рублей…
— А мы один раз с Леней, — говорю, — обедали в «Петровиче», у нас было сто пятьдесят рублей…
— Я не понимаю, — сказала Дина, — зачем вы тогда туда пошли?
— Душой отдохнуть!
— С такой суммой, — царственно сказала Дина, — надо не душой отдыхать, а работать в поте лица!
Седов подарил Володе Друку мою книгу «Изголовье из травы» и сделал такую надпись: «Дорогой Володя! Это книга Маринки с прекрасными рисунками Лени. Единственного, кого здесь нет, это меня. Вот это „нет“ я тебе и дарю».
Дина Рубина показала мне писателя, эмигранта, довольно пожилого человека, сказала, что он с ней был в переписке и вдруг заявил: «Я нашу переписку когда-нибудь опубликую».
— Я тут же прекратила ему отвечать, — сказала Дина. — Мало того, что он уверен, что он меня переживет, поскольку свою переписку с Довлатовым он уже опубликовал, причем из этой переписки ясно видно, что Довлатов — хороший человек, а он — нет. Хотя я слышала от одной женщины, что два брата Довлатовы были оба негодяи. Раз как-то ее знакомая ехала в лифте и в руках держала открытый торт. Так эти два Довлатова зашли в лифт, заклинили двери и ездили вверх и вниз до тех пор, пока не съели весь торт.
Идем с маленьким Илюшей по улице, хотели на лавочке отдохнуть, но не стали торопиться: там сидела женщина и разговаривала по мобильному телефону очень громко.
— Зачем мне эти жалкие извинения, если каждое говно, которое ты считаешь своим близким другом, считает для себя возможным меня оскорблять… — услышали мы и, не сговариваясь, пошли дальше.
В середине 70-х Леня Тишков чуть ли не первый раз пришел в Большой театр — Лев нам достал билеты на «Кармен» с Майей Плисецкой и Александром Годуновым. Вдруг Леня говорит:
— Ой, не нравится мне Годунов, что-то он плохо танцует, видно, неважно себя чувствует.
Я стала над ним насмехаться, тоже мне, знаток балета…
А в перерыве вышла какая-то женщина.
— Просим извинения, — сказала она, — Александр Годунов заболел, поэтому роль Хозе будет исполнять другой артист.
Писатель и редактор журнала «Веселые картинки» со дня их основания Феликс Шапиро:
— Однажды в детстве я нечаянно опустил ноги в стоящую на полу кастрюлю с супом. И передо мной стояла дилемма: сказать или не сказать маме. Мама была медработником, я подумал, что она его выльет, и не сказал, и все остались живы. Но спустя много лет я признался. А она ответила: «Нет, мы бы его не вылили. Время было голодное. Война…»
В театральном журнале увидели воспоминания Сергея Бархина об актере Льве Вайнштейне. Мы позвонили Сереже, сказали хорошие слова. Сергей Михайлович очень обрадовался.
— Вы ведь не позвонили бы, если б вам не понравилось? — спросил он.
— Я бы все равно позвонила, — сказала я, — а Леня — нет!
— Мне нужен совет, — говорит Бархин, — писательское наставление. Когда пишутся стихи — то стремишься к емкости, а в прозе — так же? Или наоборот: надо описать морщины на подмышке композитора Прокофьева? Читаешь Рембо, Пушкина, Лермонтова, других я не знаю, и руки опускаются. Выходит — надо читать плохих, а я не хочу. Я дал почитать свои литературные заметки (Бархин их назовет «Заветки») режиссеру Гинкасу, он как Леня зря не похвалит, так он сказал мне: «Сережа! Ты перевернул все мои творческие планы! Я тоже буду писать — мне есть о ком и о чем рассказать». Что это? Значит, графомания? Ведь когда читаешь Пушкина — не хочется садиться и писать?
— Пиши как бог на душу положит!.. — сказала я.
— Этого я от тебя и ожидал, — разочарованно отозвался Бархин. — А ты скажи, по какому пути идти? Представь, что ты престарелая Цветаева или, скромнее, Лидия Чуковская, и к тебе пришел некий полупедрильный персонаж из Пиранделло, просит прочитать его рукопись, а ты посмотришь усталым взглядом и скажешь: «Вам надо почитать Чаадаева».
— Ладно, встретимся как-нибудь… — говорю я.
— Ты как будто актриса, а я режиссер, и я звоню предложить тебе роль в моей постановке «Пиковой дамы». А ты отвечаешь: «Ну, как-нибудь встретимся, и вы расскажете мне свою концепцию». Приходите сегодня с Леней? Или завтра? Пока Лена в Германии, и я вас ничем не буду кормить!..
Резо Габриадзе придумал названия для двух городов-побратимов:
Жуликоболь и Прохиндееболь.
Застала Тишкова за таким занятием: из книги одного графомана — а тот подарил
Я говорю:
— Это что еще такое?!
А он отвечает вольнолюбиво:
— Да вы забодали уже, писатели, своими книжными версиями. Скоро все будет на цифровом носителе!
И лихо добавил:
— Прогресс не остановить шайке мерзавцев!
Валера Тишков — на соображения Лени о Евросоюзе:
— Что значит — Евросоюз? Какие у него могут быть полномочия для гражданина России? Мы обязаны любить наше государство. Потому что только твое государство может тебя призвать в армию, отправить на войну, отдать под суд, посадить в тюрьму или сделать присяжным заседателем, ограничить пенсию и обложить налогами. Так что мы должны быть гражданами исключительно нашего государства, а не какими-то там гражданами мира!..
— Только гражданами мира! — воскликнула я свободолюбиво. — А наше государство спит и видит стать мировым жандармом.
Валера схватил салфетку и театрально стал мне ею рот затыкать.
Просветленный мастер Карл Ренц на встрече с нами, своими учениками, сказал, что главным учителем считает свою бабушку.
— Если у меня что-то отбирали в детстве или я терял свои игрушки, она говорила мне: «Сядь, мальчик мой, успокойся, закрой глаза, что ты видишь?» «Ничего», — отвечал я. «Это единственное, — говорила она, — что тебе принадлежит…»
Июль 2010 года, лесные пожары, дым, гарь, жара сорок градусов.
Леня выходит из Государственного центра современного искусства. На крыльце стоит охранник и курит.
Леня — оглядываясь вокруг:
— Ну, вы накурили!..
