— Хорошо, хорошо.
Мы молчим некоторое время, вспоминая то, что ушло безвозвратно. К счастью, из музыкального аппарата доносится песня «The lion sleeps tonight». Как знать. Кто из нас сейчас лев. И, главное, действительно ли он спит. Подходит официант.
— Подожди, дай-ка я угадаю. «Corona» с долькой лимона.
— Нет, теперь я пью «Bud».
— Да ты что? Мне тоже оно безумно нравится. Два «Bud», пожалуйста.
Кто знает, она это всерьез сказала?
— Знаешь, я часто о тебе думала, когда ты был там… в Нью-Йорке, кажется?
— Да.
Смешная она, ничуть не изменилась: то болтает без остановки, то говорит что попало. Она так часто обо мне думала, что даже точно не знала, где я находился. Да ты что, Стэп? Это же Паллина, оставь ее в покое. Это девушка твоего друга Полло. Ее тоже не надо строго судить, не надо анализировать без конца все, что она говорит. Давай, спокойнее. Мысленно сам себе даю пощечину.
— Да, в Нью-Йорке. И я здорово там поразвлекся.
— Представляю. Ты правильно сделал, что уехал тогда. Здесь такой напряг был.
Нам приносят «Bud». Поднимаем бокалы. Мы знаем, за что сейчас выпьем.
— За него…
Я говорю это вполголоса. Она кивает. Глаза ее застилаются любовью, воспоминаниями, прошлым. Но сейчас мы здесь. И наши бокалы со звоном ударяются друг о друга. Потом я жадно припадаю к запотевшему стеклу: пиво холодное, такое вкусное! Мне не хочется отрываться, но, выпив половину, перевожу дыхание. Ставлю «Bud» на стол.
— Хорошее.
Лезу в карман куртки. Но Паллина опережает меня. Она достает пачку «Мальборо лайт» из светло- зеленой рубашки с погончиками и карманами на молнии. Вынимает из пачки одну сигарету и протягивает пачку мне. Выщипываю сигарету и с грустью думаю, что прошли те времена, когда вожделенная сигарета передавалась по кругу. Меня охватывает грусть: неужели время желаний ушло? Закрываю пачку и отдаю Паллине. Сигарета во рту. Она протягивает зажигалку и настоятельно дает мне прикурить. У нее холодные руки, она улыбается.
— Знаешь, а ведь у меня с тех пор больше не было мужчины.
Я затягиваюсь и выпускаю плотное облако дыма.
— Мужчины? А парень был? — я пытаюсь глупо пошутить.
— Да нет, в общем, этого не было.
То ли из-за «Bud», то ли из-за сигареты или этого бардака вокруг, мы смеемся. И все становится как прежде, легко и просто.
Мы рассказываем друг другу обо всем: о прошлом, о том, что происходит в нашей жизни сейчас, о друзьях. Всякая такая хрень. Обычная хренотень. Но нам хорошо вместе. Она говорит о римских новостях.
— Ну эта! Как ее, ты же помнишь? Ты не представляешь, какой она стала!
— Пампушкой?
— Да она просто жирная корова!
Мы смеемся.
— А вот Фруллино снова вляпался.
— Да ты что?
— Да, он поцапался с Паперо, потому что спутался с его подружкой, а тот его вывел на чистую воду.
— Поверить не могу, все безбожниками стали.
— Клянусь тебе.
Мы снова смеемся.
— Братья Бостини открыли пиццерию.
— Где?
— У «Фламинио»[7].
— Ну и как она?
— Нормально, туда много наших ходит, ну и вообще полно народу. Там клево и недорого. А Джованни Сманелла все никак аттестат не может получить.
— Да ты что? О чем он думает?
— Представляешь, этой зимой он ко мне клеился.
— Да ладно! Вот козел!
Невольно наваливается прошлое. Паллина озабоченно смотрит на меня.
— Да нет, это было даже мило. В конце концов мы подружились, он просто ходил со мной всюду. И часто рассказывал мне о Полло.
— Да ладно! — я задумываюсь.
— Блин, Стэп! — Паллина отхлебывает пиво. — Да ты нисколько не изменился!
Напрягаюсь, но тут же забиваю. Да какая разница. Она ничего плохого не сделала. Жизнь продолжается.
— Изменился, — улыбаюсь я.
— Ну ладно, тогда можно касаться и других тем? Она улыбается и строит мне невероятно хитрую рожицу.
— А-а-а… — тут я понимаю, что изменился в лице. — Вот и болезненная точка. Ты же сам хотел об этом.
Она делает последний глоток и становится настоящей женщиной.
— Ну, ты больше с ней не говорил? Сколько времени ты с ней не общался? Ты пытался позвонить ей оттуда?
Настоящий танк, ее не остановить.
— Да, блин, успокойся ты. Я что, в полиции на допросе? — я стараюсь не показать, как меня задела эта тема. Не знаю, получилось ли. — Нет, не говорил.
— Ни разу?
— Ни разу.
— Поклянись.
— Клянусь.
— Не верю.
— Какого дьявола. Ты думаешь, я тебе вру? Ну, тогда считай, что я с ней говорил.
— Ну ладно, ладно, верю. А я ее встретила однажды.
И делает паузу. Длинную. Слишком длинную. Молчит. Нарочно.
Смотрит на меня и улыбается. Она хочет, чтобы я что-нибудь сказал. Выжидает. Но почему? Вот блин. Засранка. Я не выдерживаю.
— Ну, давай, Паллина, колись. Рассказывай.
— Все такая же симпатичная, но…
— Но?
— Другая. Не знаю, как сказать. В общем, она изменилась.
— В этом я и не сомневался. Все мы изменились.
— Да, согласна… Но она… она как-то так изменилась… не знаю, как-то по-другому.
— Да ты уже говорила! Что это значит — по-другому?
— Не знаю. Она стала другой и все тут. Не могу объяснить. Если не понимаешь, тебе нужно ее увидеть и тогда…
— Спасибо за совет.
И тут я, сам не знаю как, задаю вопрос, который вертится у меня на языке. Я не хотел его задавать, он сам выскочил, как будто спрашивал кто-то другой.
— А она… она была одна?
