Хохот внизу не умолкал.
Наконец Витек набрался храбрости, засучил ногами и стал потихоньку сползать вниз. Слез весь в слезах и сунул ноги в ботинки.
— Ты лжец, — сказал он гневно, — а еще клялся! Я тебе больше не верю!
И ушел, не завязав даже шнурки, наступая на них и спотыкаясь.
— Номер окончен! — крикнул Левка. — Расходись! Объявляется антракт, перерыв до следующего номера.
— Напрасно ты это, — сказал я Левке по дороге к дому, — ни за что обидел малыша. Он ведь хороший.
— Дурака пожалел? — сказал Левка. — Нечего с дураками чикаться.
— Откуда ты взял, что он дурак? Он просто добрый и еще наивный.
— Ну, а если не дурак — со временем исправится и станет нормальным человеком.
В этот день и на следующий Витек не выходил во двор: здорово, видно, обиделся. А когда на третий день подошел с перочинным ножиком к куче песка, я сказал ему:
— Витек, дай-ка ножичек, надо «чижика» подстругать.
— Свой принеси, — отрезал Витек и даже не посмотрел на меня.
А я ведь, кажется, ни разу не обидел его.
Он присел у кучи песка и стал играть со своими ровесниками в ножички. Лицо его потеряло живость, как-то странно напряглось и застыло. Даже глаза вроде стали поменьше.
«Не отошел еще», — подумал я с горечью и вдруг впервые по-настоящему разозлился на Левку: теперь надо ждать неделю-две, чтобы глаза Витька засветились прежней добротой и доверием.
Через месяц я забыл про эту историю и однажды в солнцепек на берегу попросил у Витька глоток холодной воды из термоса.
Витек посмотрел на меня исподлобья, передвинул поближе к себе термос и буркнул:
— А я что буду пить?.. У меня уже мало осталось.
И не дал.
Я больше ничего не просил у него. Чего просить? Ведь он наконец стал «нормальным» человеком.
Проигрыш
Я прыгал по ступенькам вниз, и в кармане позвякивали деньги: нужно было купить проявитель и фиксаж. Но магазины еще были закрыты, и я пошел во двор.
Там я увидел Вовку. Он слонялся от безделья — подбрасывал и ловил пятак и зевал.
Я тоже вытащил и стал подбрасывать пятак.
— А так можешь? — Вовка зажал большим и средним пальцем монету, сделал резкое движение, и монета исчезла. Вытряхнув ее из рукава курточки, он хитро улыбнулся.
Я попробовал. Монета упала на землю.
— С меньшей легче, — сказал Вовка. — У тебя двухкопеечная есть?
Я достал полную горсть мелочи и отыскал двухкопеечную. Но и с ней фокус не получался.
— Сыграем об стеночку, что ли? — спросил Вовка.
— Давай.
Взрослые терпеть не могут, когда ребята играют в деньги — пусть эти деньги пятаки и копейки, — и, чтоб из окон не было видно, мы зашли за сарай.
Вовка стукнул пятаком о стенку сарая. Отскочив, монета легла на песок. Я примерился и несильно послал монету в том же направлении.
Послал неточно — она легла в полуметре от Вовкиной, а по условиям игры «об стеночку» выигрывал тот, чья монета ложилась возле монеты соперника — чтоб пальцами одной руки можно было дотянуться до них. Растянуть пальцы на полметра я не мог, и Вовка поднял свой пятак. Он прицелился и снова стукнул ребром монеты об стенку.
Пятак лег неподалеку от моего, Вовка запросто натянул два пальца, и пятак скрылся в его кармане.
— Еще? — спросил он.
— Конечно.
— У тебя есть еще пятаки?
— Три, — сказал я и ударил новым пятаком об стенку.
Вовка сделал то же. Удар его на этот раз был удивительно метким: пятак с тонким звоном накрыл мой, подпрыгнул, скользнул в сторону и застыл.
— Ого, как магнитный! — воскликнул я. — Здорово ты!
— Практика. — Вовка улыбнулся.
Он говорил неправду. Он любил читать, рисовать акварельными красками, лепить из глины, и «об стеночку» он играл редко — от скуки, что ли? — и никакой практики в этом деле у него не было. Просто был глазомер и меткость.
Скоро у меня не осталось пятаков, а играть можно только одинаковыми монетами: пятак с пятаком, гривенник с гривенником, копейка с копейкой.
— Дай мне два гривенника, а я тебе четыре пятака, — предложил Вовка, — и опять будем играть.
Я согласился.
Сверкая на солнце, моя монета отскочила от стенки и легла на землю. Он пустил свою. Она упала далековато от моей.
— Теперь моя очередь, — сказал я.
— Не торопись, еще не все потеряно!
Вовка стал на колени, одним пальцем коснулся краешка своего пятака, другой палец вытянул к моему. Наверно, полсантиметра не хватало.
Палец с черной каемкой под ногтем изо всех сил тянулся к пятаку.
— Смотри, пальцы разорвешь.
— Мой! — воскликнул Вовка, коснувшись монеты.
— Бери, — вздохнул я, и в горле стало сухо.
Короче говоря, через полчаса в моем кармане остались три последние монеты, по двадцать копеек каждая. Несколько раз выигрывал и я. Но разве шло это в какое-либо сравнение с его игрой! У Вовки была меткость, да и пальцы его оказались до странного длинными, а кисть — точно резиновая.
Чтоб расстаться с последними деньгами, мне потребовалось минут пять.
— Играем? — Вовка весело позвякивал мелочью.
— Нет у меня больше ничего, — сказал я, и голос мой осекся.
— Ни копейки? — Вовка посмотрел на меня большими глазами.
Я поглубже сунул в карман руку и пошарил.
— Ни копейки.
Вовка вычертил на земле ребром сандалии полукруг, зевнул, посмотрел в небо. Потом вздохнул:
— По городу пошатаемся, что ли?
Я совсем не хотел «шататься», но чтоб Вовка не подумал, что я очень уж переживаю, я сказал безразлично:
— Пойдем.
