– Я?
– Да, ты.
– Шеп, выслушай меня, – попросил Стоун.
– Я слушаю, – ответил Блэйн, и, чувствуя опасность, в нем колыхнулось что-то чужое, и дрожь прокатилась по телу.
– Я создал организацию – можно назвать ее подпольем. У меня есть группа паракинетиков, или штат, или комитет, который разрабатывает первоначальные планы и тактику некоторых экспериментов и исследований. С их помощью мы продемонстрируем, что паранормальные люди могут быть полезными человечеству и без «Фишхука».
– Пьер! – воскликнул Блэйн, глядя на Гарриет.
Она кивнула.
– Так вот что ты имела в виду с самого начала. А тогда, на вечеринке у Шарли, ты мне говорила: «Старый приятель, старый друг…»
– Ты считаешь, что я поступила неверно?
– Да нет, почему же.
– Скажи, ты бы согласился, если б я тебе тогда все рассказала?
– Не знаю, Гарриет, честное слово, не знаю.
Стоун поднялся из кресла и сделал несколько шагов в сторону Блэйна. Вытянув руки, он положил их на плечи Блэйну. Его пальцы напряглись.
– Шеп, – твердо произнес он. – Шеп, это очень серьезно и важно. Нельзя, чтобы вся связь человека со звездами шла только через «Фишхук». Человечество не может быть наполовину приковано к Земле, наполовину свободно.
В тусклом комнатном освещении его взгляд не казался жестким. Он казался вдохновенным, а в глазах поблескивали непролитые слезы.
Когда он снова заговорил, голос его уже звучал мягко.
– Есть звезды, – почти шепотом, будто разговаривая с самим собой, сказал он, – где люди должны побывать. Чтобы увидеть, каких высот способна достичь человеческая раса. Чтобы спасти свои души.
Гарриет с деловым видом взяла сумочку, перчатки.
– Вы как хотите, а я с голоду умирать не собираюсь. Идете со мной или нет?
– Я иду, – объявил Блэйн.
И вдруг вспомнил.
Она перехватила мысль и рассмеялась:
– За наш счет. За это пригласишь нас как-нибудь двоих.
– А зачем? – вмешался Стоун. – Он уже в штате и получает жалованье. У него есть работа. Не так ли, Шеп?
Блэйн промолчал.
– Шеп, ты ведь со мной? Ты мне нужен. Без тебя мне не справиться. Мне не хватало как раз тебя.
– Хорошо, я с тобой, – просто ответил Блэйн.
– Ну, раз с этим наконец разобрались, – сказала Гарриет, – пошли обедать.
– Вы идите, – сказал Стоун, – а я буду стоять на страже.
– Но, Годфри…
– Мне надо кое о чем поразмыслить. Есть пара вопросов.
– Пошли, – Гарриет повернулась к Блэйну. – Пусть сидит и думает.
Блэйн последовал за ней несколько озадаченный.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
– Теперь рассказывай, – потребовала Гарриет. Они сделали заказ, и Гарриет, устроившись поудобнее за столом, приготовилась слушать.
– Что произошло в том городке? Что было после? Как ты попал в больницу?
– Об этом позже, – отказался Блэйн. – Еще будет время обо всем тебе рассказать. Прежде ответь, что с Годфри?
– Ты имеешь в виду, что он остался в номере подумать?
– Да. Но не только. Выражение его глаз. Эта навязчивая идея. Как он говорит, что спасение людей – побывать на звездах, словно старый отшельник, которому явилось знамение.
– Ты прав, – сказала Гарриет, – все именно так.
Блэйн ошеломлено уставился на нее.
– Это произошло во время того последнего путешествия, – продолжала Гарриет. – Он там тронулся. Что-то он там увидел, что потрясло его.
– Я знаю, – сказал Блэйн. – Иногда в путешествиях встречаешь такое…
– Жуткое?
– Да, конечно, жуткое. Но это не все. Скорее, непостижимое. Процессы, причинно-следственные связи, совершенно невероятные с позиции человеческой логики и этики. Явления, в которых не видно смысла, которые не укладываются в голове. Рассудок человека оказывается бессильным. И это страшно. Нет точки опоры, ориентира. Ты один, абсолютно один, и вокруг – ничего из знакомого тебе мира.
– У Годфри было другое. Нечто, что он понял и постиг. Может, даже слишком хорошо постиг. Это было совершенство.
– Совершенство?
– Я знаю, фальшивое слово. Выспренное. Надуманное. И все же единственно подходящее.
– Совершенство, – повторил Блэйн, как будто бы пробуя слово на вкус.
– На той планете не было ни злобы, ни алчности, ни извращенного честолюбия, которое кует злобу и алчность. Совершенная планета для совершенного народа. Социальный рай.
– Не вижу…
– Задумайся на минуту. Приходилось ли тебе когда-либо видеть предмет, картину, скульптуру, пейзаж, настолько прекрасный и совершенный, что ты испытываешь физическую боль?
– Приходилось раз или два.
– Разумеется. Но картина или скульптура – это предмет вне жизни человека, твоей жизни. Это всего лишь эмоциональное переживание. Практического значения оно не имеет. Ты можешь прожить прекрасно всю остальную жизнь, так и не увидев эту вещь снова, ты только изредка будешь вспоминать ее и, вспоминая, снова чувствовать боль. А теперь представь этику, культуру, образ жизни, который мог бы быть твоим. И это настолько прекрасно, что испытываешь боль, как то гениального полотна, только в тысячу раз сильнее. Вот что увидел Годфри. Вот почему он вернулся «тронутым». Он чувствует себя оборванным мальчишкой из трущоб, из-за ограды увидевшим сказочную страну – настоящую, живую сказку, до которой можно дотянуться, потрогать, но в которую он никогда не попадет.
Блэйн глубоко вздохнул и медленно выдохнул:
– Вот оно что. Вот чего он хочет.
– А ты бы не его месте?
– Наверное. Если б я это увидел.
– А ты спроси Годфри. Он тебе расскажет. Или лучше не спрашивай. Пускай он сам.
– Тебе он рассказал?
– Да.
– На тебя это произвело впечатление?
– Я же здесь, – ответила она.
Официантка принесла заказ: огромные сочные бифштексы с картофелем и салатом. На середину стола она поставила кофейник.
– Выглядит аппетитно, – сказала Гарриет. – Всегда хочу есть. Помнишь, Шеп, как ты впервые
