испугался или смутился бы. Этот, репортерская душа, в предвкушении новостей и сенсаций, ждал продолжения странного разговора.
— Могут, если вы приступите к делу.
— Для начала, позвольте несколько вопросов.
— Извольте.
— Ваши политические воззрения?
Травкин рассмеялся.
— Я — радикально аполитичен, Надежда Антоновна. Мой отец работал на заводе вашего мужа, потому о социализме и пролетариате я знаю не понаслышке. В бытность свою, посещая кружки, я изводил лекторов примерами из реальной жизни. Возразить было нечем. Павел Павлович — делает для рабочих то, что не декларирует ни одна партия. Он — необыкновенный человек.
— Почему же? — не утерпела Надин.
— Он учит думать. На выпускном собрании в реальном училище мне и моим семнадцатилетним товарищам Павел Павлович сказал: «Те, кто любят водку и не любят учиться, живут в нищете и ужасе. Те, кто хотят жить хорошо — живут в достатке. Выбор всегда за вами. Я сам из простой семьи. Тесть мой покойный, прежний хозяин завода, из крестьян. Тысячи промышленников, инженеров, учителей, офицеров вышли из народа. Сейчас время такое, надо думать, соображать, вкалывать. Сейчас не побеждает только ленивый и глупый. Будьте умными, ребята, всегда будьте умными. Вот вам мой наказ!»
— И что же вы, преуспели в жизни?
— И да, и нет. Я поступил в Петербургский университет, откуда после студенческий волнений вылетел в 1899 году без права обратного поступления. Год провел в Екатеринославе у родни. Затем вернулся домой, работаю в газете в отделе уголовной хроники, на жизнь не жалуюсь. Не удалось стать юристом — стану журналистом. Если получится — пойду в писатели или учителя. Грамотные, инициативные люди везде нужны.
— Вы могли бы окончить образование за границей.
— На моем иждивении, после смерти отца, мать и две сестры. Я не могу их оставить.
— Апелляцию по поводу восстановления в университет писали?
— Дважды получил отказ, — пожаловался Петр.
— Я наведу справки. Если вы заслуживаете, заводской комитет похлопочет за вас перед властями.
Травкин наклонил голову.
— Благодарю.
— Пока не за что.
— Что вы еще желаете знать обо мне?
— Как вы относитесь к террору?
Репортер поморщился.
— Пустое занятие. Место одного тирана занимает другой и все идет прежним чередом. Разрушая, сказал опять-таки Павел Павлович, невозможно построить. Надо созидать.
— Вы отлично подготовились к нашей встрече, — иронично заметила Надин. — Сколько еще цитат моего мужа у вас заготовлено?
— Извините, — сказал Петр злым голосом. — Для вас Павел Павлович Матвеев — муж, а для меня — человек, определивший судьбу. Он взял моего пьющего отца с испытательным сроком, хотя принимал в завод только трезвых. Два раза лично устраивал выволочки, когда батя срывался. Он тыкал пальцем в мою грязную рожу и орал: «Сволочь! Ты не себя пропиваешь, а своего сына! Побойся греха! Предатель». На «предателе» батя сломался и дал зарок не пить.
— Он был лекальщиком, — вспомнила Надин.
— Да. Первым лекальщиком в городе.
Лекальщик — самая престижная и высокооплачиваема рабочая профессия. Не мудрено, что Паша лично занимался воспитанием Травкина-старшего.
Надин в волнении прошлась по узкому гостиничному номеру. Наступал решающий миг.
— Я удовлетворена. вы умны, находчивы, ответственны, умеете расположить к себе. Думаю, мы можем быть полезны друг другу. Суть предложения такова: надо написать цикл статей, посвященных деятельности террористических групп. Я предлагаю: внедриться в одну из местных ячеек, разобраться в ее работе и показать широкой публике преступное лицо псевдо-революционеров.
— Не лукавьте, Надежда Антоновна. Непохоже, что вам нужна объективная информация. Скорее — «чернуха», для сведения счетов. Я прав?
Надин предприняла еще одну попытку:
— Мода на революцию исковеркала тысячи судеб. Недопустимо, что бы обращаясь к идее террора, люди приукрашивали его сущность. Получив всестороннюю информацию, можно оценить себя и свои стремления куда полнее.
Петр небрежно отмахнулся от пафоса ее слов:
— Не стоит взывать к моему благородству, лучше скажите, сколько намерены платить?
— То есть вы согласны?
— Нет. Пока не узнаю цену, я не стану принимать решение.
— Вы циничны. — Задумчиво протянула Надин.
— Я рационален. — Усмехнулся Петр. — И это тоже влияние Павла Павловича Матвеева. Умные люди не позволяют использовать себя, говорил он, но с удовольствием продают свои услуги. Итак, сколько вы заплатите, если я приму ваше предложение?
— Ваши условия?
— Что конкретно от меня требуется?
— Некоторый фактаж я вам дам. Некоторый придется собирать в полевых условиях. В итоге должен получиться добротный литературный материал про характеры и судьбы боевиков; про обстоятельства, приведшие их в террор. Основная идея такова: люди, приносящие себя в жертву, не способны к настоящей борьбе. Смерть — это дезертирство от тягот жизни, это удел слабых. Пока есть голодные неграмотные дети — порядочному человеку хватает дел на земле.
— Ясно.
— Далее. Я бы хотела, чтобы читатель окунулся в обстановку подготовки теракта, постиг внутреннюю кухню террора.
— То есть вы намереваетесь показать полиции, как и где, готовятся покушения?
— Отнюдь. Вы, как автор будете полностью свободны. Я не вербую вас в провокаторы. Моя цель — открыть глаза людям, свято верующим политическим проходимцам. И только.
— Что ж, — вздохнул Травкин. — Задача ясна.
— Соглашайтесь, Петр. вы сделаете прекрасные репортажи о закрытом мирке, прежде не доступном обывателю. В Москве и Петербурге в моде статейки о трущобах, бродягах и бандитах. О революционерах, о террористах почти не пишут. Ваш материал пойдет на «ура».
— Я подумал об этом в первую очередь. Но мои статьи могут не взять. Мало ли.
– Напишите хорошо и сенсационный материал оторвут с руками. Теперь о деньгах. Я готова платить по сто рублей в месяц, из расчета одна статья в неделю. Плюс гонорары от газеты и сорок рублей на пансион семье. Если вы надумаете написать книгу о терроре, издержки на издание я возьму на себя.
— Купили с потрохами, — развел руками Петр.
— Значит, по рукам?
— По рукам.
Вечером Надин рассказала Павлу о своих достижениях.
— Ты веришь ему? — спросил Матвеев. — Меня смущают комплименты в мой адрес. Складывается впечатление, будто он хотел, во что бы то ни стало понравиться тебе.
— Ах, Паша, — отмахнулась Надин, — ты себя просто недооцениваешь. Я говорила тысячу раз: ты — гений, люди тобой восхищаются.
— За гения можно и ответить, — с угрозой заметил Матвеев. — Извольте, сударыня, объясниться.
