Потерпишь немного без нас?
— Сколько? — Никита устоял от искушения, не дрогнул.
— Два дня.
— А мне можно с вами?
— Через два дня я заберу вас. А пока побудьте у тети Вали. Хорошо?
— Два дня, — смирился Никита и убежал в комнату.
— Куда ты меня хочешь везти?
— Сейчас на дачу, потом видно будет. Надо кое о чем потолковать, — улыбка сползла с лица Андрея. Ее место заняло напряжение. Беседа, видимо, предстояла нешуточная. Так и оказалось.
Чем ближе машина подъезжала к дачному поселку, тем серьезнее становился Андрей, и тем тревожнее было Тане. Порог дома она переступала едва не в панике.
— Прочти это. — решительным жестом Рощин указал на стопку бумаг на столе.
Она пробежала глазами текст:
— Нет…Это не возможно…Этого не может быть…
Андрей покачал головой. Свое удивление он разменял раньше.
— Но как же так? — подходящих слов не было. Слов вообще не было. Было только огромное как океан изумление.
Твердо, как заученный урок, Андрей сказал:
— Никита и Маша — мои дети. Я — их отец.
— А Гена кто? — спросила на всякий случай Таня.
— Никто. Сбоку припека. Случайный человек.
— Это ошибка.
— Это правда.
— Но ведь я знаю кто отец моих детей.
— Теперь знаешь. Раньше ошибалась.
— Это невозможно!
Таня смотрела на Андрея враждебно, настороженно. Он и не ожидал иного. У человека рушились представления о жизни. Не взгляды, не оценка, не понимание, само течение жизни подвергалось сомнению.
— Побойся Бога, Андрей. — Таня покачала головой. Она знает кто отец ее детей, не может не знать. То, что говорит Андрей — глупость, бред, обман. — Я понимаю, ты хочешь, как лучше, но так же нельзя.
Вежливая фраза означала: ты врешь, хитришь, передергиваешь.
Такие же злые слова, с такой же враждебной интонацией, Рощин бросал несколько дней назад в лицо Валентине:
— Ты рехнулась… заплатила врачам…это полная херня…бред….
Сестра, жалостно всхлипывая, клялась:
— Святая истинная правда.
Результаты генетической экспертизы однозначно показали, что Никита и Маша — его дети. Рощин тупо смотрел на сизый бланк справки, не верил своим глазам, не верил словам сестры, не верил сам себе.
Прохожие оглядывались на странную парочку, думали, гадали, о чем плачет у дверей исследовательского центра хорошо одетая дама. Зачем мужчина с ошеломленным лицом целует лист бумаги. Прохожим невдомек было, что листок, заполненный компьютерным текстом и увенчанный печатью, утверждал: ты — дурак, идиот, кретин; живешь и не знаешь ничего о себе. Страдаешь напрасно, радуешься пустому, думаешь не о том. Жизнь — мираж, кино, театр. Ты — зритель, который последние тридцать девять лет просидел, повернувшись затылком к сцене, потому спектакль под названием «Жизнь Андрея Рощина» не увидел. Сейчас, хочешь — смотри; не хочешь — ругай сестру и обвиняй в обмане и подлоге.
— Это святая истинная правда, — выдавил из себя Рощин. — Мы с Валей повторили тест дважды. Результат сто процентный.
Про третью и четвертую попытку Рощин не рассказал даже сестре. Она сама догадалась.
— Хватит дурью маяться, — заявила решительно. — Из песни слов не выкинешь. Ребята твои, хочешь ты это признавать или нет.
— Хочу, — поторопился с ответом Андрей.
— Тогда не изводи себя. Не старайся понять, не напрягайся, прими, как должное. Или плюнь и забудь, и дело с концом.
— Нашла дурака.
В сердце таяло напряжение. Когда оно превратилось из ледяной глыбы в теплый сироп, разогретое мечтами о счастье бурным безудержным половодьем разлилось по крови. Рощин ходил по кабинету, глупо улыбался, разговаривал сам с собой, бегал в комнату к Алле Аркадьевне:
— Но ведь этого быть не может, — заводил одно и тоже.
— Какая разница может это быть или нет? — под перезвон спиц озвучивались самые сокровенные мысли. — Ты писатель, значит почти волшебник, у тебя все может быть.
— Да? И что же теперь делать?
— Быть счастливым или отказаться от счастья.
Отказываться от счастья Рощин не собирался. Потому с напряжением вглядывался в лицо Тани, выискивая отклики своим восторженным настроениям. Увы, ответом было только ошеломленное недоверие.
— Андрей, — глухо сказала Таня, — это слишком. Не переходи черту. Я все понимаю…
— Ты думаешь, это обман? Фальсификация? — Рощин едва сдерживал победное торжество в голосе. — Ты думаешь, я купил эту справку? Или организовал по знакомству? Или устроил еще каким-либо образом? Ты ругаешь Валю за излишний энтузиазм, меня считаешь наивным оболтусом и сумасшедшим фантазером?
Приблизительно так Таня думала и считала.
— Я тоже так думал. И я ошибался. Это, — Рощин ткнул пальцем в бланк, — правда. В нее можно не верить, но опровергнуть ее нельзя. К счастью. Кроме того, я даже знаю обстоятельства, при которых ЭТО произошло в случае с Машей.
— Даже слушать не хочу! — Таня протестующе замотала головой
Рощин старался говорить как можно спокойнее:
— Завтра мы пойдем в любую городскую лабораторию или поедем в любой другой город, где можно провести генетическую экспертизу. У меня есть четыре положительных результата теста на отцовство, я уверен, суд подтвердит мои права на детей.
— Суд?
— Суд! — отчеканил Андрей. — Но никакой суд не заставит тебя поверить в то, что с нами произошло чудо. Ты можешь принять его, можешь отвергнуть, выбор за тобой. Я принял это чудо, хотя честно сказать, сделать это было нелегко.
— Чудес не бывает.
— Точно этого никто не знает. Так или иначе, зачем нам отказываться от счастья?
Переиначенная фраза Аллы Аркадьевны возымела действие во второй раз. Отказаться от счастья Таня не решилась и пунцовая от стыда выслушала рассказ Андрея про их вторую встречу на даче у скульптора.
— Стыд какой.
— Глупости, — небрежным жестом Андрей отмахнулся от морали. — Нам суждено было встретиться, познать друг друга и зачать Машу. Если бы ты не проявила активность, ее проявил бы я. В ту ночь секс у нас случился бы обязательно. В этом и состоял эксперимент. Нас привели друг к другу, дали шанс и стали наблюдать, как мы этот шанс используем. Задействована та же схема, что и на встрече у озера. Только тогда нам закрыли глаза темнотой, а здесь алкоголем и страстью.
— Кто закрыл глаза? Кто задействовал схему? — ужаснулась Таня.
