два года.
Она стала еще красивее. И светилась изнутри.
— Вы знаете, диагноз оказался ошибочным! Это обменное нарушение, тоже генетическое, но диета, лечение — и никаких последствий!
— Отлично! Замечательно! — от души порадовалась я. — Надо что-то нагонять в развитии? Давайте обсудим…
— Нет!.. То есть, конечно, да… Мы потом придем с ним, чтобы вы посмотрели, но… Я пришла не за этим.
— За чем же?
— Так получилось, что вы единственная знаете все без прикрас. Всю историю нашего со Степаном расставания. Я тогда даже друзьям, даже маме не сказала правды — всем рассказала, что мы поссорились, он меня оскорбил, и я его выгнала. Он это подтвердил. А теперь он хочет вернуться. Точнее, забрать нас с сыном к себе. Я думаю…
Вы с ума сошли?! — хотелось крикнуть мне. Но я, конечно, промолчала.
— Сын любит его и хочет всегда быть с папой. Степан сказал: я не могу быть один, я не привык так жить. Я пойму, если ты откажешься, не простишь, но тогда мне придется искать какую-то другую женщину. Я не хочу этого, я люблю тебя, вас, мы так подходим друг другу… Как мне поступить? Ведь сыну нужен отец, он многое может ему дать, многому научить… Вы все знаете про нас, дайте мне совет!
Я видела, знала наверняка, что она для себя уже все решила, и что бы я ей ни сказала, поступит по- своему. Она любит и всегда любила этого Степана и все ему простила. Она только хочет немного облегчить себе ношу принятия этого сомнительного решения — вернуться к человеку, который предал ее и своего ребенка в трудную минуту. И, если что-нибудь случится, предаст еще раз, заручившись рекомендациями от своего кардиолога, психоаналитика и т. д.
Я попыталась спрятаться за широкую спину Карла Роджерса (одного из основателей гуманистической психологии):
— То есть вы пытаетесь сейчас принять взвешенное решение?
— Не надо, не надо, я понимаю… — она взмахнула тонкой рукой, и я вспомнила, что у нее у самой — психологическое образование. — Я прошу вас, просто скажите: как вы думаете — возвращаться мне или нет? Мне очень нужно…
Вы видели когда-нибудь загнанного в угол психотерапевта? Так вот — именно так я себя и чувствовала в ту минуту. Психологи не дают прямых советов — так меня учили. Она все равно поступит так, как решила. Я единственная, у кого она может спросить. Я либо поддержу ее решение (против своего мнения и желания), либо добавлю еще один камень к ее ноше (но останусь честной перед собой). Я всегда работаю из интересов детей — так я решила когда-то. Как будет лучше мальчику?
— Возвращайтесь! — сказала я. — Но не обольщайтесь ни на минуту. И ни в коем случае не бросайте работу. Станьте максимально самостоятельной. Делайте карьеру…
— Да, да! — она просияла от радости и облегчения и стала просто ослепительной. — Я понимаю, о чем вы, конечно, я так и сделаю! Именно так! Спасибо! И приду про развитие сына спросить. Потом… Как- нибудь… Обязательно!
Она ушла, чуть ли не пританцовывая.
До следующего приема еще оставалось много времени. Я тихо сидела на полу в углу и строила башню. Башня то и дело падала, кубики катились по ковру…
Глава 59
Фантазеры
— Главное, что меня поражает, — он вообще-то очень честный мальчик. Понимаете? С самого раннего детства никогда не пытался выкрутиться — если набедокурит, что-то разобьет, предположим, чашку, так сразу и говорит: я разбил. В детсаду и школе никогда не сваливал на других, наоборот — мог взять на себя чужую вину. В играх никогда не жульничает, когда, например, узнал, что у фокусников в цирке ящик с двойным дном, сразу сказал: если так, то это нечестно и неинтересно…
— А что вас, собственно, беспокоит?
Честного мальчика женщина с собой не привела, пролистав карточку, я узнала, что его зовут Андрей, ему 12 лет и ничем таким особенным он никогда, к счастью, не болел.
Женщина тоже выглядела вполне обыкновенной.
— У Андрея проблемы в школе? — предположила я самый обычный для мальчика этого возраста вариант. Правда, не желающих учиться мальчишек мамы обычно приводят с собой на первый же прием, чтобы отыграть тему «пусть тебе хотя бы психолог скажет».
— Нет, нет, учится он вполне нормально. По русскому тройка, ну так она всегда была — пишет неграмотно и в тетрадках грязь. А все остальное — четверки и пятерки.
— Взаимодействие со сверстниками? — самый возраст для изучения социальных ролей.
— Все нормально. У него есть два друга еще с детского сада, а если когда подерутся, так до вечера и помирятся.
— Так в чем дело-то?
Парень нормально учится, не имеет проблем со здоровьем и коллективом… Я начала слегка волноваться, ожидая, что с минуты на минуту мне предъявят здоровенный семейный «скелет из шкафа».
— Понимаете, он врет.
— ?! Вы же только что рассказывали мне о честности Андрея!
— Он сочиняет безумные истории. Без всякой выгоды для себя.
— А-а-а, фантазии! — я вздохнула с облегчением. Поскольку мальчишка коммуникабелен и социально адаптирован, психиатрии можно не опасаться. — Ну, так это нормально. Один из способов освоения мира детьми. Признак творческой личности, если хотите…
— Не хочу! — твердо сказала женщина. — Ему было шесть лет, когда в гостях у девочки с подготовительных курсов он, уже сев за стол, сказал, что ему по здоровью нельзя есть сахар. Хотя бы крошечку — и он немедленно умрет. Бедная мать девочки покрылась холодным потом, соображая: можно ли ему съесть бутерброд с колбасой (есть ли сахар в булке?!) и маринованный огурец (в маринад, кажется, добавляют сахар!)? Когда я через час пришла за ним, дети безмятежно смотрели мультики, а женщина судорожно листала медицинский справочник в поисках первых симптомов диабетической комы.
— Откуда же он узнал? — улыбнулась я.
— У моей тетки как раз в это время нашли диабет второго типа… Дальше. В девять лет я отправила его в санаторий — подвернулась бесплатная путевка. В первый же родительский день воспитательница вызвала меня на улицу для приватного разговора. Он взял с нее честное слово молчать и рассказал, что я — на самом деле не его родная мать и, страдая бесплодием, взяла его из детского дома в возрасте пяти месяцев, он недавно нашел подтверждающие этот факт документы и теперь не знает, что ему делать…
Женщина явно закипала, и я предусмотрительно не стала ни о чем расспрашивать ее.
— Дальше. Гостя в деревне в Лужской области (там живут мои двоюродные братья и сестры), он сообщил всем детям соседей, что до прошлого года воспитывался в шаолиньском монастыре, продемонстрировал полученные там навыки (включая сеанс массового гипноза) и пожаловался, что с трудом привыкает к цивилизованной жизни большого города. Впечатленные дети поделились трудной судьбой маленького монаха с родителями. С тех пор мою родню иначе как ниндзями в деревне не зовут…
— А что насчет шаолиньских навыков?
— Полгода занимался карате в студии при школе… И, наконец, уже в этом году учительница математики посетовала на его рассеянность и недостаточное качество последних письменных работ. Андрей со слезами на глазах рассказал ей, что я уже месяц лежу в больнице в реанимации и врачи серьезно опасаются за мою жизнь. Он буквально разрывается между посещением больницы и ведением
