Он даже не стал уточнять, когда мы вернемся и вернемся ли. Через две минуты он впряг осла в повозку и побросал туда вещи. Мы в нее запрыгнули и уехали из города. И представь себе, я сразу же поняла: его я любила всегда, как никогда не любила никого другого… Видишь, как самое главное в нашей жизни быстро устраивается… В общем, ослик бежал всю ночь. Помню момент, когда я чуть не заплакала, вспомнив, что даже не попрощалась с сестрами. Но тут вдруг осел начал пукать. Пит мне сказал: «Прости его, он это дело любит». Осел все продолжал пукать, а мы смеялись. Получилось очень трогательно: двое сбежавших влюбленных, звездная ночь, все такое, и не хватало только осла, портящего воздух! Кадишон, которого ты видишь перед собой, — внук того самого осла, и он достоин своего деда, у тебя еще будет возможность в этом убедиться. Мы с Питом провели в дороге год, продавая фрукты и овощи. Чтобы меня никто не узнал, я потолстела. Я всегда старалась держать себя в форме, и теперь было здорово позволять себе вкусности. Питу я от этого нравиться не переставала, он обращался ко мне: «Моя пухленькая курочка!» — и покрывал меня поцелуями. Мы не были богачами, но как мы умели смеяться! Это было самое счастливое время в моей жизни. Потом, в один прекрасный день, мы узнали, что за нами погоня и что нас продолжают искать. Мы услышали про Лес Забвения и подумали, что это как раз то что нам надо. Нас забудут и оставят в покое. Или просто оставят в покое.
Б этот момент Томек вздрогнул. Внезапно он вспомнил, где находится и что это значит: сейчас он ни для кого не существует кроме этой толстухи, которая рассказывает ему о своей жизни и с которой он знаком всего лишь несколько часов. Он отогнал от себя эти мысли и стал слушать, что было дальше.
— Мы добрались до того места, где я тебя встретила, — продолжала Мари, — и сразу приняли решение. Пит крикнул: «Но, Кадишон!» Осла звали Кадишон. Всех троих любителей пукать звали Кадишонами — деда, отца и сына. И мы въехали в лес. Я попала туда в первый раз. Как ты сегодня. Я знаю дорогу, и мы будем на месте уже завтра. Ты в этом убедишься. Каждый раз, пройдя лес насквозь, я спрашиваю себя, не сон ли это. Вообрази море цветов — до самого горизонта, самых невероятных окрасок, форм, размеров. Лавина ароматов. Пит опьянел от запахов и побежал со всех ног. Сорвал огромный пурпурный цветок и надел его себе на голову как шляпу, крича: «Капитан Пит к вашим услугам!» Я тоже была безумно счастлива. Я расхохоталась и прокричала ему: «Вольно, капитан!» А он, чтобы рассмешить меня, разбежался, упал ничком и замер. Я подбежала обнять его и увидела, что он мертв. Он ударился головой о единственный камень в поле. Единственный, клянусь тебе. Я звала его: «Пит! Пит!» — но он не отвечал. Он лежал в своей смешной шляпе и улыбался мне. Нельзя было умереть более счастливым. Я уже собиралась заплакать, как Кадишон устроил знатный салют. И в ту же секунду — видишь, я всегда быстро принимаю решения — я решила больше не плакать, никогда не плакать, а, наоборот, продолжать жить весело, как прежде с ним. Я вырыла яму и положила его туда. Уж чего-чего, а цветов на его могилу сажать не надо было. Потом я просто пообещала ему, что вернусь навестить его в следующем году и буду приезжать каждый год, так и делаю до сих пор. Вот моя история, Томек… Ну ты что, Томек, ты же не собираешься плакать?
У Томека дрожал подбородок, и он ничего не мог с собой поделать. Но если Мари пережила все это и не плачет, то он не будет плакать от ее рассказа. Он сжал зубы и спросил:
— А потом ты вернулась с той стороны леса? Там, наверное, очень здорово, среди всех этих цветов?..
— Конечно, я хотела там остаться, особенно когда представила, что меня будет ждать с другой стороны. И вот, вообрази себе, мы с Кадишоном оказались посреди поля. Но, представь себе, выяснилось, что по нему нельзя пройти больше километра.
— Почему же? — спросил Томек.
— Просто потому, что запахи сводят с ума. Они ударяют в голову, и ты начинаешь бредить. Начинаются галлюцинации. Это весело и смешно, но потом можно умереть. К счастью, Кадишон оказался более выносливым, чем я. Мне лишь хватило сил сказать: «Назад, Кадишон!» — прежде чем потерять сознание, и он довез меня до могилы Пита на краю леса, где запахи слабее. И мы поехали обратно.
После рассказа Мари воцарилось молчание. Кадишон-младший бодро шагал по дороге. Томек заметил, что стало гораздо темнее и холоднее.
— А ты? — снова заговорила Мари. — Что тебя сюда привело? Теперь твоя очередь рассказывать.
— Хорошо, — ответил Томек, укутываясь в одеяло, — но моя история не такая интересная. Я просто очень хотел путешествовать. У меня небольшая бакалея в моей деревне; мне стало скучновато. И вот я ищу реку Кьяр. Знаешь такую?
Мари никогда о ней не слышала.
— Это река, которая, вроде бы, течет вспять, и если пройти вдоль нее до самого конца, на вершину горы, которая называется Священной горой, то можно набрать воды, которая дает бессмертие.
— Правда? — удивилась Мари. — И кто же тебе рассказал об этой реке?
— Мой друг Ишам. Он уже совсем старый, и я бы очень хотел принести ему этой воды.
— Ты действительно смелый мальчик, Томек, — промолвила Мари после небольшой паузы. — Скажи мне, во время нашего маленького эксперимента, до того как я вышла из леса, ты собирался в него войти?
— Думаю, да, — ответил Томек, очень гордый собой.
— Ты хочешь найти воду для своего друга Ишама, и это все, что заставило тебя тронуться в путь?
— Все.
— Ничего больше? — спросила Мари.
— Ничего больше, — ответил Томек.
Он смутился, потому что ему показалось, что была и другая причина. Он попытался вспомнить ее, но не смог.
Потом они замолчали и повозка, мерно покачиваясь, потихоньку убаюкивала их.
Глава шестая
Медведи
Через час пути Томек убедился в богатых музыкальных способностях Кадишона. Стемнело, и не было видно ни зги. Кроме того, в повозке стало неуютно от холодного тумана.
— Тпру, Кадишон! — крикнула Мари, и осел остановился как вкопанный.
Она протянула дрожащему Томеку куртку.
— Возьми накройся. Потом будет еще холоднее. А я пока надену тапочки на нашего приятеля.
Томек подумал, что бы это могло значить, и решил посмотреть. Мари порылась в повозке, вынула из нее кучу тряпок и кинула их на землю. Потом спрыгнула на землю сама и принялась обматывать Кадишону копыта, так что скоро на каждой ноге образовалось по большому шару. Томек ничего не понимал.
— Вот и все. Теперь можно в дорогу! Томек, мне нужна твоя помощь!
Томек выпрыгнул из повозки, и они сделали с колесами то же, что и с копытами Кадишона: намотали на них длинные полоски ткани и закрепили на спицах. Теперь у колес появились настоящие шины. Томек только хотел спросить у Мари, для чего все это, как вдруг раздался истошный крик, за которым последовало страшное рычание, потрясшее лес. Оно было похоже скорее на крик раненого, чем нападающего животного. Кадишон замер. Мари и Томек прислушались, но снова воцарилась тишина.
— Что это было? — спросил Томек, сжимая руку Мари.
— Не понимаю, — призналась она. — Скорее всего, медведь на что-то напоролся и поранился. Но первый крик? Не знаю… Возможно… Нет, не знаю.
Все стихло. Они забрались в повозку и снова тронулись в путь. К большому удивлению Томека, повозка ехала совершенно бесшумно. Было едва различимо шлепанье Кадишона, а колес вообще не было слышно. Они словно скользили по дороге.
