и конфискат, на этот вопрос можно просто не отвечать. А кто раздал его гражданским? Майор Тайга по собственному разумению… За что и направлен в звании младшего лейтенанта служить в места, созвучные его фамилии…
Нет, не о том думаешь, Тайга! Ты что, жалеешь, что велел отдать оружие плешинцам? Ни секунды! Так сочти за счастье, что твои внутренние желания «совпали» с интересами твоей страны. А то, что рот у страны заклеен, что не смеет она сказать вслух, чего хочет… Значит, сумей догадаться сам! И ответственность бери на себя.
Пыльные столбы на дороге – внизу, в Горсти, – возвестили о том, что время раздумий истекло. Тридцать? Сорок машин? Остатки «землемерской» банды.
Тайга ободряюще помахал итальянцу, расположившему своих карабинеров в подлеске на противоположном склоне. Тот не ответил – наверное, не увидел.
Когда Эзра выпустил последний патрон, то понял, что руки перестают его слушаться. Он отставил винтовку, привалился виском к холодному камню мерлона и закрыл глаза.
А потом поднялся, надел очки и долго смотрел с башни, как выбираются из города и отступают, уезжают, бегут крохотные человечки и как другие человечки бегут за ними вслед, и стреляют, и первые падают…
Часовщик аккуратно сложил плед и хотел убрать его в сумку. Но ему снова попался сложенный в несколько раз кусок ткани. Эзра достал его и осторожно развернул. Флаг Тополины средних размеров, из тех, что в ходу у футбольных фанатов, затрепетал в его руках.
Флагшток на башне, пустовавший несколько лет, совсем заржавел. Колёсико, удерживающее тонкий тросик, провернулось со скрипом.
Эзра посмотрел на свои дрожащие пальцы и стал искать, с какой стороны у флага завязки.
Тайга лежал, уперевшись макушкой в живот итальянца. Вместе с сознанием вернулась боль. Роман попробовал пошевелиться и понял, что руки заломлены за спину и связаны накрепко чуть ли не в локтях.
Не продержались. До последнего казалось, что шансы остаются. И когда одна за другой лопнули как тыквы бронемашины карабинеров. И когда замолчал пулемёт Охрименко, выставленный сильно выше основных позиций для прикрытия фланга.
Дорога из Горсти превратилась в свалку горящего железа, луг и подлесок пестрели крапинами неподвижных тел.
Даже когда не осталось никаких позиций, когда всё тревожно затихло с итальянской стороны, а на этой завязался ближний бой, смертельные пятнашки в пронизанном солнечными лучами утреннем лесу, то всё ещё казалось: отобьёмся!
Не отбились.
– Будь спокоен, – сказал Тайга итальянцу, – они обменяют тебя на… на…
– Хорошая шутка, – сказал Скаппоне. – Расскажу ребятам при случае.
Они лежали в подлеске, на крутом восточном склоне. То тут, то там раздавались одиночные выстрелы – «землемеры» деловито добивали раненых солдат.
– Знаешь, Роман, – негромко сказал итальянец, – произошло что-то странное. Слишком быстро, в один момент, всё изменилось. Были лоскутки, а стало одеяло.
Бредит, подумал Тайга. Но спросил:
– Это хорошо или плохо?
– Посмотрим.
С юга донёсся клёкот тяжёлых пулемётов.
– Ке фортуна! – воскликнул Скаппоне. – Горлышко всё-таки заткнули.
Рядом раздался хруст ломаемых веток, послышалась крикливая алтинская речь. Грубые руки взяли Тайгу под мышки, поставили на ноги. Удар прикладом между лопаток подсказал направление дальнейшего движения.
Итальянца вытолкнули вперёд. Приятно было увидеть его нахально задранный подбородок и торжествующую улыбку.
– Слышишь, Скаппоне? Ты настоящий… – сказал Тайга и, не найдя подходящего слова, просто повторил, – сэй веро.
В салоне первого класса уже работали кондиционеры, хотя самолёт еще не начал движение.
Человек в изящном светло-бежевом костюме опустился в кресло и молча пожал руку столь же элегантно одетому соседу.
– Поздравляю, Виктор Маркович, – сказал тот. – Чувствую, скоро сравняемся в звании.
– Я бы не загадывал, – улыбнулся Кривцов. – А что, есть предпосылки?
– А то! Плешин устоял. Итальянцы ввязались в бой, час назад в открытом эфире вызвали подмогу. Тут и французы откликнулись, куда бы им деваться? Думаю, всё путём.
Кривцов согласно кивнул.
– Толковый майор у нас там. На своём месте человек. Надо будет как-нибудь поощрить… через военное ведомство.
Стюардесса принесла на маленьком подносе графинчик ледяной водки, две рюмки и блюдечко тонко нарезанных маринованных огурцов.
Виктор Маркович предложил тост за несокрушимую Российскую армию. Его коллега не возражал.
Над лесом прошел французский вертолет с кругами-мишенями на каждом борту и выпустил куда-то вдаль длинную бессмысленную очередь.
Халим вёл своих людей к Пальцам, по самому краю Плешинской Горсти. Окончательно уйдя от перевала, поднявшись высоко вверх, «землемеры» сделали передышку.
Халим орал, выплёвывал пленённым офицерам в лицо презрительные и угрожающие слова. В равной степени не зная ни тополинского, ни алтинского, Тайга мог лишь предполагать, о чём кричит «землемер». Скаппоне, похоже, вообще задумался о чём-то своём.
Увидев, что ни тот, ни другой пленник не понимают его, Халим сосредоточился, а потом сказал по- английски:
– Какая жалость: нет времени занять меня вами. Я обещал, и я выполню. Жалко, что быстро.
Полуобернувшись к своим бойцам, он сделал странный жест рукой, будто снял крышечку с заварочного чайника, и ответом ему был хищный восторженный рёв. Двое, не дожидаясь дополнительных указаний, бросились прочь вверх по склону.
– Душа за пташа, – по-волчьи оскалив верхние зубы, нарочито разборчиво произнёс Халим.
При этом он внимательно и неотрывно смотрел Тайге в глаза.
Хрен тебе, подумал Роман. Он постарался сохранить каменное лицо, хотя сердце затрепетало, заартачилось, размазалось в груди бесформенным безвольным комком.
Какое-то время спустя пленников погнали вверх по тропе.
Тайга едва удерживался от того, чтобы рухнуть на землю, крутиться ужом, не давая поднять себя, пытаясь отсрочить хотя бы на минуту, хотя бы на секунду… Но брёл вперёд, уставившись в затылок итальянцу, – будто плыл до буйка.
Как же хорошо, что я не один. Прости за такие мысли, Скаппоне, лучше бы уж тебе сидеть в своём солнечном Таранто, пить сладкие сицилийские вина, жрать морских гадов с макаронами, а не вот так… И всё же – как хорошо, что я сейчас не один…
Они вышли на широкую прогалину. Влево уходил пологий склон, постепенно закругляясь и превращаясь в обрыв. Сквозь редкие ветки деревьев было видно долину, сизые столбы пожаров, цветную мозаику Плешина.
Две осины тугими дугами пригнулись к земле, притянутые к корявому корню старого дуба толстой капроновой верёвкой. С макушки каждой осины свисало по петле.
Тайга почувствовал, что ноги совсем отказываются повиноваться. Его ткнули в спину, и он едва не упал.
Соберись же, подумал Тайга. Осталось всего ничего. Это может выдержать даже ребенок! Он вспомнил каменного мальчика – чуть нахмуренные брови, сжатые в несостоявшейся улыбке губы, взгляд исподлобья –
