несколько мгновений задумчиво разглядывал меня в окне, но быстро опомнился, сел и уехал. Как вам это нравится? Думаю, надо наступить ему на хвост.
— Мне это никак не нравится! — сердито отозвалась Романова, пропустив мимо ушей «хвост», и взяла Турецкого за локоть. — Потом об этом. А пока вот объясни мне, бабе недалекой, такое, что целая бригада битый час объяснить не может. Гляди. — Она поставила его лицом к себе и взяла за лацканы пиджака. — Только прошу учесть, что старик был человеком хилым и старым, тьфу, черт меня! Конечно, старый, коли он старик, совсем тут с вами сдурею. Ладно, короче. Если он постоянно таскал на носу пенсне свое, что подтверждает его домработница…
— Только на ночь и сымал, — вмешалась, чувствуя к себе внимание, Полина Петровна, — а бывалоча, и в душ с пенсне своим залезал.
— Хорошо, это уяснили, — махнула ей рукой Романова. — Значит, если я тебя вот так возьму, Саня, да тряхану как следует, это пенсне с твоего носа вполне может свалиться прямо мне под ноги. Так? А дальше я тебя… то есть, конечно, не я и не тебя, а некто нашего старика вот прямо отсюда пуляет в тот угол, где часы стояли, там и след на полу четко обозначен, сто лет часы с места не сдвигали. А теперь они валяются, да так, будто их с места кувалдометром снесли. Это ж с какой силой надо было те часы ударить! И чем? Ну, не понятно тебе?
Турецкий оглянулся в угол, прикинул расстояние и пожал плечами.
— А что, вполне реальная картина. Значит, убийца должен быть мужиком достаточно крепким, чтобы кинуть нашего деда. Часы от удара качнулись к стене и, упав на пол, приняли именно то положение, в котором и находятся сейчас. Вот вам и вся реконструкция, господа, — хмыкнул он, глядя на следственную группу, которая расположилась на стульях вдоль стены и сидела, поджав ноги, чтобы циркулирующая по кабинету Романова ненароком не отдавила их.
Турецкий, вытянув вперед руки, как бы продемонстрировал бросок. А затем, проследовав в угол, где валялись часы и на полу был очерчен силуэт лежащего человеческого тела, полетом руки показал траекторию движения тела, точки соприкосновения его с футляром часов и наконец место падения на пол. Все сходилось. Молодец, Александра Ивановна. Великое дело — опыт. А эти деятели все прикидывали да реконструировали, даже на алкаша протокол о задержании составили, умники. Один вопрос остался теперь невыясненным: кто убийца? Простенький такой вопросец, на засыпку…
Ну а все-таки кто же? Судя по пустым рамам на стенах, ограбление было. Или, во всяком случае, хотя бы имитация его. Потому что картины, найденные в столе хозяина и неизвестно для какой цели снятые с подрамников, причем аккуратно, со знанием дела, переложенные мягчайшей папиросной бумагой — интересно, где старик достал-то такую? — эти картины тоже могли подходить к пустым висящим на стенах рамам. Но как это все определить?
…Этими полотнами сейчас увлекся настоящий эксперт по делам антиквариата, занимающий должность начальника 3-го отделения 2-го отдела, приехавший вместе с Романовой, Леонид Сергеевич Крутиков, а в миру — Леня, полностью отвечающий своим внешним видом собственной фамилии. Был он кругленьким и рано полысевшим. И напоминал вовсе не опытного сыщика из отдела по борьбе с хищениями художественных ценностей и прочего, а заштатного искусствоведа из не менее заштатного провинциального музея имени героя гражданской войны Сидора Пидопригоры. Но Леня был действительно и сыщик хороший, и специалист классный. Беда была, однако, в том, что, перерыв всю библиотеку старика, они так и не смогли обнаружить каталога или хотя бы списка имеющихся в доме картин. Поэтому при всем желании плясать было не от чего. Исходная точка отсутствовала. И поэтому же, кстати, невозможно было выявить, какие произведения могли быть похищены. Необходимы были иные источники. Но пока, дабы не терять драгоценного времени, Кругликов сам составлял подробный каталог имеющихся в данный момент картин. И чем глубже он погружался в этот почти закрытый для посторонних взглядов мир искусства, тем все большая оторопь охватывала его: давно не встречал он такого фантастического богатства. Как такое можно собрать, на какие бешеные деньги приобрести — все это ответа не имело.
Более чем десятилетняя в тесном контакте ежедневная работа следователей прокуратуры и муровцев позволяла им всем, за весьма редким исключением, обходиться друг с другом запросто, без чинов и отчеств, разве что в официальной обстановке, когда имя без отчества бывает подобно форменному кителю без галстука. Вот и Турецкий, войдя в комнату, где с лупой ползал между разложенными на полу картинами Кругликов, понаблюдал за увлекательной работой спеца и заметил:
— Прямо помираешь от наслаждения! И надолго?
— А, это ты? — на миг оторвавшись от созерцания очередной подписи художника, пришел в себя Леня. — Ну и чудеса, Саня, скажу тебе! Почему это все хранилось в рулоне? Хоть убей, не пойму…
— А если для продажи? Или на вывоз?! — предположил Турецкий.
— Да кто ж такое пропустит, старик! Это же государственные ценности! Никакая таможня…
— Да брось ты… — улыбнулся Турецкий. — Наша таможня, как тебе известно, сегодня чаще всего дает добро. А Верещагины — перевелись, Леня. Ну, в общем, давай завершай. Дело я вынужден забрать к себе, подсуропил мне Костенька, тут ничего не попишешь. А пока придется все это хозяйство опечатывать.
— А мне, боюсь, тут еще пахать да пахать… Пора отправляться, да? Но я же не успею, а потом, когда делать-то?
— Лично я тебя не гоню. Когда закончишь, вместе с этим Полуниным, участковым, и понятыми закройте и опечатайте дверь. Соответственно, оформите все. А конкретно к тебе у меня будет такое задание: постарайся определить, кому все эти картинки принадлежали раньше — частным собирателям, может, музеям каким-нибудь, не знаю. Но с этого ты, пожалуй, и начни. Печка нужна, от которой прыгать, понимаешь? У вас там наверняка есть какие-то свои списки, каталоги, блоки данных и тому подобное. Проверь сразу хотя бы наиболее ценные из этих штучек, на твой взгляд. А я поехал. Пока, ваше степенство.
Юрист Кругликов имел еще и кандидатскую степень по искусствоведению, что было предметом постоянных подковырок у товарищей по оперативной работе.
Проходя по коридору, Турецкий вдруг почему-то присел на корточки возле дверцы стенного шкафа, которая была немного приоткрыта, и стал под разными углами зрения изучать блестевший в солнечных бликах, падавших из кухонного окна, паркетный пол. Потом подозвал криминалиста и предложил ему заняться этим участком пола — след явно просматривался. Чей?
В это время во входную дверь позвонили. Турецкий поднялся, жестом подозвал Полунина и, став по другую сторону дверного проема, открыл замок.
На пороге стоял Грязнов — хозяин, так сказать, частного сыскного бюро «Глория», что означает по- русски «Слава», иначе говоря, скромное имя владельца предприятия, поскольку звали Грязнова — Вячеслав Иванович.
— Здрасте, наше вам… — только и сказал Турецкий, узрев на пороге своего старого друга, бывшего муровца, ушедшего в отставку из-под тяжелого крылышка Александры Ивановны. Но не в ней было, конечно, дело. Просто так сложились обстоятельства. Надо было Славе решать: или — или. Вот он и выбрал второе «или».
— И вам — наше, — озадаченно посмотрел на Турецкого Грязнов. — Я что, не к столу?
— Заходи, — приветливым, широким жестом руки пригласил Турецкий, — Самое время, любимым блюдом будешь.
— Так, — протянул Грязнов, не трогаясь, однако, с места, — судя по обилию гостей, трапеза не слишком веселая… И кто же на этот раз? Хозяин?
— А у тебя имеются еще и другие варианты? — поднял брови Турецкий. — И откуда тебе все известно?.. Он, конечно. Ну иди, голубь сизокрылый, там тебя мать-начальница встретит.
— Грязнов! — чуть ли не басом закричала Романова, увидав своего бывшего оперативника. — Почему тебе ничего поручить нельзя? Вечно все портишь! Дали тебе живого человека, а в результате — труп. Ну? Шо мне теперь, до конца дней своих следить, шоб вы обязательно где-нибудь не напортачили? Я ж устала уже! Мужики, неужели вам бабы не жалко?
Но это она просто так причитала, по привычке, и никто особенно на ее причитания внимания не обращал.
Грязнов тоже не отреагировал на ее крики, он достал из кармана пиджака сложенный вчетверо
