Константиниди. И уж это обстоятельство не может не подтвердить сама Лариса Георгиевна, черт побери! Все же остальное, что принес Андрюша, ох как далеко! Если еще не пересекло, то не сегодня завтра пересечет границу благословенного государства, упакованное в дипломатический багаж советника по культуре милой сердцу, но недоступной пока для Бая Швейцарии. Так что зря стараются господа хитроумные следователи! Если и есть грех на Виталии Александровиче, то лишь один: поверил плохому человеку. Да вот еще и купленные на свои кровные «картинки» перепродать в частные собрания хотел. Что ж делать, виноват, грех попутал! Казните… Деньги-то, между прочим, свои платил, не краденые. Во всем мире Бая знают как человека серьезного и верного своему слову. Жулики такими не бывают.
Нечем, конечно, крыть следствию по делу Вадима Богданова. По сути, нет ни единого свидетеля. Или соучастника. Вот поймайте, допросите, получите изобличающие показания, тогда и шейте криминал, а пока… А пока?
— Я надеюсь, — спросил в один из перерывов в допросе, когда всем по просьбе Турецкого принесли по стакану чая, — вы не засунете меня в какую-нибудь Бутырку? Или я все-таки представляю для государства большую социальную опасность?
— Думаю, — усмехался Турецкий, — отпустим под подписку о невыезде с постоянного места жительства…
— Да ради Бога! — почти взмолился Бай. — Любую готов вам дать подпись. Сами подумайте, ну куда мне теперь драпать-то? Да и не с чем. И взятки, как известно, не возвращаются, особенно в валюте, — заметил он так, будто рассказал веселый анекдот.
— Ну, поди, не последних-то денег лишились, а, Виталий Александрович? — подмигнул ему по- свойски Турецкий.
— Упаси Боже, тогда уж вовсе останется лечь да ноги протянуть. А жить еще хочется.
— Красиво, — добавил Турецкий и посмотрел на Кругликова, который прихлебывал горячий чай, — а то горло уже село, — и с непонятным удивлением наблюдал за легким трепом между двумя как бы совсем близкими людьми.
— А что? — Бай широко развел руками. — Разве человек не для того создан? Если без политики. Помните тот известный в свое время короткометражный фильм насчет самогонщиков? Один говорит: жить хорошо! А другой поправляет, заметьте: а хорошо жить — еще лучше. Не помню дословно. Это ведь в каждом заложено. И не надо меня уверять, что человек мечтает с рождения работать на химическом заводе, чтобы прокормиться и дать дуба к тридцати годам.
— Понятное дело, — согласился Турецкий, — только давайте вернемся к Беленькому. Вот я читаю: родился в шестидесятом, в восемнадцать лет получил свой первый срок по статье сто третьей за умышленное убийство. Отсидел, вышел. Ни в каком Афгане никогда не был… — Бай лишь развел руками, демонстрируя, как он разочарован, а Турецкий продолжил: — В восемьдесят девятом снова судимость, уже по сто второй за умышленное убийство во второй раз. После пяти лет отсидки — побег из колонии строгого режима. И еще любопытная деталь: в той же колонии отбывал свой срок помощник Гурама Ованесова — Мкртыч Погосов, но это лишь одно из его имен. Вам не представляется странным такое нечастое совпадение — два приятеля-помощника, оба матерые уголовники и служат, как вы уверяете, у приличных людей. Впрочем, считать Ованесова приличным как-то… неприлично, по-моему. А вы, помню, обмолвились, что знакомы с ним и чуть ли не он вам посоветовал взять к себе Беленького?
— Я это говорил? — почти испугался Бай. «Думал, да. Но говорить?!»
— Может, я ошибся? Или не так вас понял?..
— Ну конечно! Я ведь и виделся-то с этим преступным типом, я имею в виду Ованесова, может, раз всего, да и то в толпе.
— Еще одна интересная деталь: лицо убитого Беленького не было похоже на его прежнее. Как утверждает комплексная медико-криминалистическая экспертиза, около двух лет назад ему была сделана пластическая операция. А вот пальчики — эти никуда не делись. По их отпечаткам и опознали: он, родимый. Ясно излагаю? Так кто ж ему операцию делал?
— Но он же сказал, что это результат Афгана. Шрамы всякие… Потом зажили. Я не интересовался особо.
— И наконец, еще загадка. Обувь, снятая с ног убитого Андрея Беленького, прошла криминалистическую экспертизу, и на подошвах ботинок обнаружены следы порезов, а также микрочастицы того самого стекла, которое было разбито этими ботинками в кабинете Константинйди, когда старый коллекционер и был убит. Ему шею, извините, свернули. Ну как пробку с бутылки, двумя, пальцами…
Турецкий в упор уставился на Бая, но тот и ухом не повел: вот же выдержка! А он думал, что уже раздавили мерзавца…
— А я-то здесь при чем? — пожал жирными плечами Бай. — Вы только не подумайте, ради Бога, что я хочу свалить что-то на покойника, но я и в самом деле ничего не знал и не знаю. Ведь это вы, Александр Борисович, сообщили мне об убийстве Георгия Георгиевича. Теперь говорите такие страшные вещи, что мой помощник… Я готов верить и вам, и вашим умным экспертам. Конечно, все, что вы говорите, чудовищно, и в моей голове просто не укладывается, но чем же я теперь могу помочь… э-э, следствию? Что знал — рассказал. Я открыт! Вы сами видели: вот — я, вот — мой дом. Смотрите! Спрашивайте!
— Именно это мы и собираемся сделать. Займитесь каталогом, Леонид Сергеевич, а я выйду на минутку.
…Турецкий зашел в кабинет Романовой. На ее молчаливый вопрос ответил отрицательным покачиванием головы.
— Поглядела я на него, Сашка, и поняла: ох, крепкий орешек! Умен, хитер. Наверняка организатор убийства, но… Ни тебе свидетелей, ни следов рук и ног, ни ворованного. Нет улик!
Ну что-то мы все равно найдем…
— Так он же заявил: приносил Богданов. Значит, нам нужен Богданов. Я разговаривала недавно с Костей, он предложил тебе сегодня же связаться с Интерполом, с нашим Виктором Мыльниковым. Гарный хлопец. Лет на пятьдесят, — улыбнулась она. — Там тебе и Богданов, и пропавшие картины. Те, что уже могли там у них, за бугром, оказаться. Я ему звонила, он сегодня на месте, будет тебя ждать.
— Ну, мать-начальница! — восхитился Саша. — Скажи, что б я без тебя делал?
— Ладно, Сашок… — Шурочка была явно польщена. — Ты только домой к себе не торопись.
— А что? Еще что-нибудь? — Турецкий уже забыл о своем взорванном автомобиле. Ну как и не было его. Относился к нему и прежде без всякого почтения: транспорт и транспорт. А теперь, значит, придется какое-то время на служебке гонять. Или в троллейбусе. Не приучил он себя почему-то подъезжать к подъезду дома на служебной черной «Волге». Может, в этом и минус, кто знает…
— Не без этого, — вздохнула Шурочка. — Там четыре этажа спешно выселили.
— И дом взорвали? — ужаснулся Турецкий.
— Пока до этого не дошло. Но могли… Не весь, конечно, дом… Ты скажи, помойные ведра возле дверей оставляешь?
— Да вы что! И мусоропровод есть, и бачки на дворе — для пустых бутылок.
— Вот и я про то. А оперативнички наши говенные поглядели, понюхали, в дверь потыркали и уйти хотели: все в порядке. Нашелся один специалист, Синцов, знаю я его, на ведро с мусором обратил внимание. А там, Сашка, такая бомба, шо на них на всех да еще на пару этажей в придачу хватило бы. Во, милок, как ты задел эту сволоту! И ведь нашли где-то адрес! И машину заминировали-то, но, как я понимаю, па всякий случай, для страховки. Квартирной двери на все про все за глаза хватило бы. Так тот Синцов до утра просидел с ведром проклятым, пока обезвредил. Привезли это хозяйство сюда, нашел криминалист, умница. Знаешь, чьи пальчики?
— На ведре или на бомбе? — решил рискнуть Турецкий. Уж очень хотелось!
— Ну… давай на бомбе? — с удивлением спросила Романова.
— Беленького.
— Молодец.
— А на ведре — Погосова. Или чьи-то неизвестные пока.
— Откуда знал? Сказали уже?
— Угадал, Шурочка. Вернее, Загадал сейчас: если удастся? Ну и угадал, да? Они же в паре работали. И
