— Он убеждал ее покончить с собой и ребенка убить перед этим. Так вот. Когда упорно убеждают, психоз, гипноз… Тут можно убедить, поверьте.
— Я, как психолог, знаю это лучше вас.
— Так вот ведь саван: замотайся и говори от имени отца. Эффектно. Давит на психику. Безопасно.
— Понимаю.
— Ваша сестра, ее сын и Травин Юрий Афанасьевич знали чего-то немаловажное, что знать небезопасно. И их довольно чисто стерли. В общем-то случайно я к Травину успел быстрее их. А так расчет был точен — он повесился.
— Логично.
— Теперь. Вы знаете, подозреваете, кому и почему могло понадобиться избавиться от них? Подумайте, вспомните. Любой намек, любая оговорка, случайно брошенное слово? Все это может избавить нас от кропотливого тяжелого труда.
В это время к столику подбежала Настя.
— Мама, у меня уже кончилось пирожное. Рагдай его проглотил целиком.
— Я же говорил, он любит сладкое, — улыбнулся Турецкий и кивнул официанту.
— Слушаю вас.
— Пирожное, пожалуйста, — Турецкий посмотрел на девочку, стоящую почти за его спиной. — Четыре штуки. — Взгляд его проходил правее лица ребенка и фокусировался там, в дальнем углу. Одинокий мужчина в темных очках все так же неотступно смотрел в их сторону.
Официант учтиво поклонился и отошел.
— А ваш Рагдай смешно так прыгает козлом! А можно мне на нем верхом поездить?
— Тише! Тише!
— Еще там, мама, детская площадка, во дворике! Горка, кружилка там, потом волшебные ножницы. Только там нужно монетки такие платить.
— Ты можешь говорить, а не кричать? С тобою просто невозможно ходить в приличные места.
— Ну почему, Марина? — заступился Турецкий за Настю. — Здесь ресторан, не мавзолей, в конце концов.
Официант принес, улыбаясь, четыре пирожных на большой бумажной салфетке.
— Еще нам принесите денег, пожалуйста.
— Жетонов? — официант немедленно извлек из бокового кармана фирменную упаковку с игровыми жетонами.
Схватив жетоны и пирожные, Настя мгновенно исчезла.
Официант собрался тоже отойти, но Турецкий поманил его.
— Кто там сидит, у меня за спиной? — спросил Турецкий вполголоса.
Марина, услышав вопрос Турецкого, удивленно посмотрела на него, а затем, вместе с официантом, пристально взглянула на подозрительного посетителя.
— Клиент, — вполголоса ответил официант. — Известный человек, — добавил он уважительно.
— Следит за нами, — спокойно констатировал Турецкий. — Нет?
— Нет-нет! — улыбнулся официант. — Он не следит. Следить не может. Он — слепой.
Турецкий посмотрел опять в дальний угол и понял: да, слепой.
Официант улыбнулся, сдержанно, понимающе, и исчез.
— Пойдемте в бар, Марина, — Турецкий говорил очень тихо. — Наверно, он слепой, но не глухой. И мне его соседство неприятно.
6
Они сидели за отдельной стойкой бара, рассчитанной только на двоих.
— Я помогу, конечно, вам: вы симпатичны мне, — улыбнулась Марина Турецкому. — Но это вам обойдется недешево, куда дороже ресторана. Возможно, это будет стоить вам жизни.
— Дороговато, что и говорить. Но я согласен.
— Я, видно, не ошиблась в вас, — Марина помолчала, скорее всего, собираясь с мыслями. — Ваша версия, которой вы поделились со мной, безупречна. Если, конечно, исходить из фактов, известных вам. Но вам известно далеко не все. — Марина явно осеклась, колеблясь, не решаясь продолжать.
— Что мне известно далеко не все, я первый раз узнал еще в детском саду. У вас есть новые факты?
— Есть.
— Я слушаю.
— Пожалуйста, — Марина наконец решилась. — Вот вам новые факты. Отец мой, Грамов Алексей Николаевич, являлся не только к Оле. Но и ко мне.
— Он приходил один?
— Один, один.
— Когда в последний раз он приходил?
— Позавчера.
— Все с тем же? Уговаривал…
— Да. Убеждал покончить жизнь самоубийством. И Настеньку убить.
— Но вижу, все ж не убедил?
— Да уж, как видите. Пока.
— И много раз он вам являлся? За все время, прошедшее с его кончины?
— Наверно, более десятка раз, — Марина помолчала. — Я ничего не знаю: политика, мафия, деньги, — ничего. У меня есть только работа и дочь. И. это все. Кому нужна моя смерть, смерть Настеньки?
— Не знаю. Этого я не знаю. Кому-то, выходит, нужна. Она, я повторю, нужна тому, кто считает, что ваша сестра поделилась какой-то своей ценной информацией с вами.
— Кто? Ольга? Доцент кафедры физической географии в университете? Какая у нее может быть информация? Волга впадает в Каспийское море? Она открыла новый остров в море удовольствий? Ну хорошо. А Настенька при чем тогда? Настеньку-то я ведь тоже убить должна! Ее-то из-за чего? Мне Ольга, пусть, доверила секрет ужасный, как добывать наркотики из мыла, соли, спичек. А я возьми и расскажи про все ребенку шести лет? Еще один носитель тайны. Так?
— Подумайте, повспоминайте, Марина. Разгадка быть должна. Чудес-то не бывает. Неужели вам самой не интересно, из-за чего вас хотят убить? Ведь вы женщина — должны быть любопытны.
— Да я уже давно гадаю. Все жилы измотала.
— И что ж вы нагадали? К какому выводу пришли?
— Да к очень неожиданному выводу я пришла. Вам это, видимо, покажется нелепым, но тем не менее вот так: на основании этих многих встреч с отцом, точнее, с призраком — отца, я убедилась — это мой отец. Точнее, его призрак. Нет сомнений.
— Чистая работа. А как он, кстати, выглядел?
— Да точно так же, как в гробу. Закутан в саван.
— А, значит, вы лица-то не видали!
— Лица я не видала.
— Вот я и говорю — закутайся в саван и начинай вещать. От имени кого угодно. Хоть от Горбачева. А хоть от Брежнева.
— Во-первых, призрак был не человек, а лишь останки, замотанные в саван — вот таких размеров, — ну как большая кукла.
— Механика. Вот вас и провели.
— Механика? Да что вы! Не-е-ет! Меня, родную дочь. Нет. Ольгу и меня тут обмануть, поверьте,
