– А те люди, в доме? Что вы о них знаете?
– Прискакали вчера под вечер. Загнали нас сюда. Сказали, что если будем сидеть тихо и не рыпаться, не сделают нам зла. Днем забирали жену, чтобы приготовила еду. Потом опять привели сюда.
Я перевел взгляд на женщину. Замордована жизнью, конечно – большое хозяйство, двое детей, и это только выживших, а сколько было умерших во младенчестве… и все же еще, вероятно, вполне способна будить мужскую похоть. Особенно у непритязательных солдат. Какова вероятность, что их требования и впрямь ограничились кулинарными услугами?
Она поняла значение моего взгляда, и кровь прилила к ее щекам двумя некрасивыми пятнами.
– Сколько их было? – продолжал я расспросы. Как знать, действительно ли это все…
– Пятеро.
Хорошо. Интересно, знает ли Карл число стволов в огнебое, или здесь Эвьет все же удалось его обмануть? Если знает, то с его стороны большая наглость послать всего на одного человека больше. Я бы даже сказал – личное оскорбление…
– Добрый господин, вы их убили? – осмелился спросить хуторянин.
– Неважно, кто их убил, – резко ответил я. – Важно, что сейчас у вас там в горнице валяется пять трупов. О которых никто и никогда не должен узнать.
– Только не убивайте! – взмолилась женщина, падая на колени. – Все, что хотите, делайте, только не убивайте! Детей пощадите…
– Мы будем молчать! – подхватил ее муж, опускаясь рядом с ней. – А хотите, языки нам всем отрежьте, только жизнь оставьте…
Интересное предложение. И ведь он абсолютно серьезен.
– Что вы слышали? – мрачно перебил я их мольбы.
– Когда? – удивился хуторянин.
– В течение последнего часа.
– Да ничего вроде, – он переглянулся с женой, словно ища у нее поддержки.
– Не врать, если хотите жить!
– Святой истинный крест, ничего не слыхали, добрый господин! Ну, мыши скреблись и дождь по крыше шумел, а боле ничего…
– Здоровьем детей клянусь, муж правду говорит!
В самом деле, дом сложен из крепких бревен, да и стены сарая тоже добротные. Пожалуй, они и впрямь не слышали выстрелов.
– Значит, так, – объявил я. – Вы никогда не видели ни их, ни меня. И у любого, кто будет об этом расспрашивать, не должно возникнуть сомнения, что это правда. Потому что, если такое сомнение возникнет – если возникнет даже тень сомнения! – с вас заживо сдерут кожу, и это будет только начало. Я не шучу. Вас будут пытать на глазах друг у друга – тебя, жену, детей – чтобы выяснить не только то, что вы знаете, но и то, чего вы на самом деле не знаете. А это ситуация безвыходная. Вы все поняли?
– Да! Да, добрый господин! – наперебой закивали они. – Никто ни о чем не догадается!
– Избавьтесь от трупов как можно быстрее. Не советую закапывать их прямо на хуторе. Здесь могут искать.
– А мы их на куски порубим и свиньям скормим! – радостно предложила женщина. – Никто ничего не найдет!
– Там еще доспехи и мечи. Не пытайтесь их продать, заройте или утопите там, где вода глубокая и мутная. И кони. Коней осмотрите внимательно. Если есть клейма или хоть какие особые приметы – не оставляйте себе. Продайте по одному подальше отсюда, а лучше убейте и закопайте в лесу. Вам ясно? Вы понимаете, чем для вас может обернуться жадность или лень?
Снова они принялись горячо уверять меня, что все поняли и будут век молить бога за мою доброту.
– Ну ладно, – вздохнул я и повернулся, чтобы уйти. Но уже в дверном проеме вновь оглянулся: – А в котором часу приехали всадники?
– Да к закату уж… – начал муж, но был громко перебит женой:
– Какие всадники, добрый господин? Мы тут уж давно никаких всадников не видали!
– Умница, – похвалил ее я. – Только не переигрывай. Все-таки дорога рядом, если скажешь, что здесь месяц никто не проезжал – не поверят.
Выезжая с хутора, я думал, стоит ли возвращаться на постоялый двор – и решил, что, как мне ни хочется поскорее покинуть эти края, мое исчезновение среди ночи может вызвать лишние разговоры. Нет, я спокойно вернусь; если кто вздумает пристать с расспросами, скажу, что раны купца оказались не столь опасными, как показалось перепуганной охране, и он поехал дальше. Потом проведу на постоялом дворе еще один день, всем своим видом демонстрируя, что мне некуда спешить. Потом…
Да, ты дурак, Карл. Ты дурак в первую очередь потому, что нарушил одно из самых главных правил: без самой крайней необходимости не привлекать к себе внимания вооруженных людей.
Ты привлек к себе внимание обладателя абсолютного оружия.
Я поднял огнебой и тщательно прицелился в латный нагрудник. С такого расстояния я бы вряд ли промазал. Но от этого выстрела зависело слишком многое.
Грохот отразился эхом от стен подземелья, словно древние своды ахнули от ужаса. Моя цель покачнулась и с низким лягзом рухнула на каменный пол.
Я убрал свое оружие и подошел к поверженному турнирному доспеху. В самой мощной броне, какую когда-либо надевал на себя человек – вес и толщина турнирного доспеха вдвое больше, чем у боевого, рыцарь, придавленный этой тяжестью, почти беспомощен и только и может, что держать копье для однократной конной сшибки – зияла круглая дыра с удивительно ровными, лишь слегка вогнутыми краями.
– Прошу вас, милорд, – я сделал приглашающий жест.
Единственный человек, сопровождавший меня в подземелье, приблизился следом, присел на корточки, с интересом сунул палец в дыру, потрогал еще теплые края.
– Впечатляет, – согласился он, поднимаясь. – Но, я вижу, доспех пробит только с одной стороны. На спине лишь вмятина, но не дырка.
– Это только увеличивает эффективность, – пояснил я. – Ядрышко пробивает доспех, пробивает плоть, а потом рикошетит от внутренней стенки лат обратно в тело, причиняя дополнительные раны.
– Воистину, это дьявольское оружие, сударь, – произнес он, однако без всякого священного ужаса. Напротив, его голос звучал весело и по-молодому задорно. Он вообще выглядел моложе своих лет. Ему не так давно исполнилось сорок, но его легко можно было принять за моего ровесника, а издали и вовсе за юношу. Он был тщательно выбрит, если не считать короткой жесткой щетки усов; золотистые волосы коротко подстрижены – но не настолько коротко, чтобы скрыть их благородную волнистость. Васильково- синие глаза очень шли к этим золотым волосам. Красивое лицо с точеными чертами – волевое, мужественное, и в то же время открытое и располагающее к себе. Лицо прирожденного лидера, за которым хочется идти вовсе не потому, что так предписывают параграфы древних законов и вассальные клятвы. Первый в бою и на пиру, любимец солдат и мечта женщин. Немного подкачал только рост – он был на полголовы ниже меня, но при его гибкой и сильной фигуре это вовсе не бросалось в глаза. Может быть, даже добавляло ему грациозности.
И он не просто выглядел смелым и решительным – он был таковым на самом деле. Я добился аудиенции в рекордный срок. И он не только выслушал меня, не отмахнувшись, как от очередного мошенника или безумца, сулящего философский камень или эликсир, заживляющий любые раны – он согласился спуститься наедине со мной в подземелье для наглядной демонстрации, зная, что я буду при оружии. Разумеется, случись с ним что, обратно бы я не вышел. Но он прекрасно понимал, что на свете найдется немало людей, готовых убить его даже ценой собственной жизни. Он был в доспехах и при мече, но знал с моих же слов, что от моего оружия это не защита. Но, как это уже не раз бывало в его насыщенной жизни, он рискнул – и не прогадал.
– Вы видели, что делают считанные граны порошка, – сказал я. – Представьте себе, на что способны тысячи фунтов. И я готов сделать их для вас.
